У Финского залива
вернуться

Гарднер Вадим Данилович
Шрифт:

Закат («Вечерние краски вокруг…»)

Вечерние краски вокруг. Закат заалелся желанный, Сиренево-розовый юг, А север — зелено-шафранный. Розовеется облачный вал, А над ним и по ним другие. Ты, Бог, зачаровал Воздушные стихии. Вся нежность любви моей — В той облачности лиловой. Вся страстность — в огне мечей На столпах сосны суровой. И в жилах огневых На западе молчащем — Отраженье бурь моих В минувшем и в настоящем. Отзвучья моей души — Цвета и черты небоскатов, В благоговейной тиши Пылающих закатов. И величественность тут Отвагою дышащей думы, Когда слова поют О рассеяньи мглы угрюмой. Здесь и верность, и правда моя, А подчас и глубокие раны, Здесь и гроз золотых острия, Пронзающие туманы. [1932]. Metsakyla

«Купол церкви православной…»

Купол церкви православной Бледным золотом блистает Над туманным финским лесом. Тучи серые проходят. Бродят тучи над Суоми. Чернокрылые вороны Пролетают над полями. Дождь да дождь… Холодный ветер Время сумерек вечерних. Где-то пес завыл, залаял. Завывает также ветер. Робки в золоте, осины — Эти вечные трусихи… Там у самой у дороги В старой кузнице краснеет В очаге огонь ретивый, И пылает и искрится. Алым блеском озаренный, Показался Ильмаринен. [1932]. Metsakyla

Ра-Аполлону

Сребристо-серых туч Передо мной завеса. Я жду, когда же луч Осветит ветви леса. Кручинюсь глубоко О радужном поэте, Подолгу не легко Без света жить на свете. Даждьбог иль Аполлон, Иль Ра пламенноликий, Прославь наш небосклон, О, солнце, бог великий! Светлы тобой весна И зорь багряных книги. Ра чертит письмена Всех радостных религий. Небесный Фараон, — Блесни златой ладьею! Всплыви! Плыви, Аммон, Межоблачной стезею. 1933

«В долгу мы, как в шелку, и даже свеч на елку…» (Из «Дневника поэта»)

В долгу мы, как в шелку, и даже свеч на елку Нельзя было купить. Я лишь огарка два Раз зажигал на ней. Воистину, на полку Пришлось нам зубы класть. Жизнь нынче такова: С корицей напекли немного из пшеницы Печений паточных на Святках мы с тобой, Да геркулесовых. Кредит купчина злой Закрыл до Рождества еще за две Седмицы, И праздники прошли, что будни, и тоска Одолевала нас, и снегу было мало. Аршина с четверть лишь его тогда напало. Торчала мертвая трава из-под снежка. Виднелись корни, мох, да вереск и брусника. Ух! Впрямь не в коляду такая коляда! Простому пирогу с черникой рад был дико Я в новогодний день. Пришла, знать, череда Лишеньям тягостным. Благодаренье Богу, Что выручили нас, нам денег дав взаймы, Иначе голод бы испытывали мы. Два года уж подряд лишь муки и тревогу Переживаем мы. Безденежье, кошмар. Старушки матери тяжелые болезни. Так за ударом нам наносит рок удар. 1933. Metsakyla

«Мой философски-стихотворный ум…» (Из «Дневника поэта»)

Мой философски-стихотворный ум, Твори, неся плоды глубоких дум, Начнем с тобою наступивший год. Жизнь, как всегда, куда-то вдаль течет, Переживанья унося с собой, Стремяся к цели тайно-мировой. И хочется в строках запечатлеть Пред тем, как мне на время умереть, Немало мыслей, горестей, отрад, Воспеть свой путь и множество преград На нем, не раз встречавшихся душой. Хочу я быть в строфах самим собой, Самосознанье духа отразить, Стих мерный свой лучами оживить, Направленными с Неба Глубины, Чтобы слова, духовности полны, Сияли светом Истины благой, Мерцающей во мне и надо мной. Но, кроме тихих самосозерцании И непрерывных внутренних исканий, Стремлюсь и долгом почитаю я Отображать мирского жития Нелепый с виду хаос и разлад, Душевных переходов мутный ад, Ряды картин в трехмерности простой, Развертывающихся предо мной. И буду я легко менять размер, Ценя лишь красоту сокрытых мер, Осмысливающих безмерность жизни, Внутри живя в лучащейся Отчизне. 15 февраля 1933 г.

«Три ольхи, одна береза…»

Три ольхи, одна береза, Все четыре обнимаются На песке у вод прибрежных У заливных вод сиреневых. Там еще поближе к влаге Ольхи, близнецы степенные, Четверни, чуть-чуть колышутся. Золотыми порошинками, Или звездочками яркими Блещут облачки на севере. На утрате солнце майское… Сколько бурь и наводнений Ольхи вытерпели крепкие. Детвора по ним карабкалась, По стволам, покрытым ягелем. Первый натиск волн взъярившихся Принимали ольхи старые, Коренастые, приморские: Все живут, живут подруженьки, Не робеючи, радушные, У заливных вод изменчивых. Кабы мы так по-приятельски Жили все; страшны ль нам были бы Шквалы жизни, вихри буйные? 1936

«Подсвечников бронзовых сфинксы крылатые…»

Подсвечников бронзовых сфинксы крылатые Сидят безучастно, и смотрят куда-то. Мечты упорхнули, а были когда-то. Зачем улетают с годами у всех Мгновения легких утех? И время зачем искажает черты Былой красоты? И сердце горит не весенним огнем, Но тление в нем. И сны беспокойны, и дни холодней, И ропот на мир все сильней. Как желчною осенью, листья желты И долгие тучи густы, Так блекнет душа, и роняет цветы. [1937]

«Клонятся ли травы…»

Клонятся ли травы К матери земле, Светлые купавы Плавают в пруду, Облака ли бродят, Спутницы мечты, Хороводы ль водит В небесах луна, Я, всегда влекомый, Духом красоты, В дали все знакомый, Движу мысль в простор. [1937]. Metsakyla

На берегу залива