Легостаев вместе с Кибалкой принесли с кухни четыре котелка пшенной каши, две буханки хлеба и водку. Оба пожаловались, что в наступлении харчи доставляют, как всегда, с запозданием. Впрочем, каша была наваристая, мясная. Водки и трофейного рома тоже имелось в достатке. В качестве закуски они раздобыли огромную луковицу, нарезав ее вкривь и вкось. Выпили, закусили хлебом с луком, после второй порции принялись за кашу. Хотелось горячего чая. В прежней бригаде покойный механик-водитель Иван Федотович всегда заваривал горячий чай.

— Леня, — попросил я. — Поищи кусты иван-чая. Холодина, кишки бы погреть.

— Давай на смородиновых листьях заварю, — предложил сержант. — В саду еще не все листья облетели.

— Ну, пошли вместе, глянем.

— Может, еще по сто граммов? — предложил Вася Лаборант.

Я был бы не против добавить и сто, и двести граммов. Но комбат наверняка соберет после ужина командиров рот и взводов. Передышка долго не продлится. Или вперед пойдем, или здесь окапываться будем. Не хотелось светиться перед Плотником крепко выпивши.

— Пей, если хочешь, — разрешил я Васе Лаборанту. — А тебе, Рафаил, хватит. Пока не стемнело, проверь соединения и тяги. Нас сегодня крепко покидало.

— Не только покидало, — подал голос стрелок-радист. — Снарядом чуть брюхо не пропороло.

В небольшом саду за домом, среди посеченных осколками деревьев, нашли кусты черной смородины. Часть листьев еще не облетела, осталось даже немного ягод. Собирали в каску, подобранную здесь же.

— Настроение паршивое, Леха? — спросил Кибалка.

— Не знаю. Глянь, вишня тоже листья не сбросила. Примета есть, если до ноябрьских листья не опадут — зима теплая будет.

— На Украине, говорят, все зимы теплые. А ты точно не в себе, Алексей. Я понимаю, переживаешь, что ни за что с роты на взвод скинули. Ну, и хрен в глотку этому Гаценко и Хлынову. Переживем. Помнишь, что под Орлом творилось? А когда к Днепру шли? Сейчас полегче, вон сколько сил собрали.

— Писем два месяца нет, — сказал я.

— Все они умники, — гнул свое заряжающий. — Чтобы в анкете — ни сучка, ни задоринки. Сами бы попробовали с самоходами связаться?! Обосрались бы. Когда нас болванкой в лобовину шарахнуло, я себя сразу похоронил. До сих пор пальцы трясутся. А те два экипажа накрылись бы, точняк. Терпелка кончилась, и полезли бы под снаряды.

— Ленька, хватит ерунду молоть. И так тошно.

Кибалка недовольно засопел, а я набрел на терновый куст. Крупные черные ягоды, тронутые морозцем, были сладкие на вкус. Насобирали треть каски и вернулись к своим. Чай или компот заварили в котелках. Пришел Ярославцев. Хорошо выпивший, обнял и сказал, что меня приглашает к себе ротный.

— Мы уже поужинали. Чай пить собираемся.

— Эх, молодцы у тебя ребята. Выручили! Ну, пошли, Хлынов ждет.

— Иди, Алексей Дмитрич, — поддержал лейтенанта весь мой экипаж. — Кому лучше будет, если с ротным не сойдешься? Будет совать в каждую дырку, как затычку, пока не угробимся. А водки мы тебе оставим, если там не нальют.

— Как не нальют! — вскинулся Ярославцев. — Уже налито.

Ребята были правы. На Букрине именно наш взвод сунули под переправу. Там мы потеряли шесть человек и две машины. И сегодня выручать взвод Ярославцева пришлось нам, когда остальные после боя отдыхали. Я согласился и пошел вместе с Иваном. По дороге сказал:

— Долго вы меня приглашать собирались. Ярославцев, пошатываясь, шепнул на ухо:

— Хлын тебя не звал, потому что опасался, вдруг откажешься. Авторитет все пытается держать. А ребята настояли.

В подвале, освещенном двумя коптилками, сидели за столом оба командира рот, старшина и двое взводных. Мне налили полкружки разведенного спирта. Выпили за победу, потом за Сталина, помянули погибших. Мужики уже усидели несколько фляжек. Как всегда после боя и хорошей выпивки, стоял гул возбужденных голосов. Хвалили Хлынова, который провел смелую атаку и с ходу вышиб немцев из поселка.

— Действовал уверенно, как комбат, — поддакнул старшина.

Познакомился с лейтенантом Артемом Майковым, командиром второй роты. «Лейтенанта» и должность ротного получил на Букринском плацдарме, где разбил две немецкие пушки и удачно отразил несколько атак. На мой вопрос, давно ли на фронте, с гордостью ответил, что с февраля сорок третьего.

— Горел, в госпитале лежал, — возбужденно рассказывал он мне свою биографию. — На Букрине рота фрицам дала жару. Когда командир погиб, комбат Плотник роту доверил. Значит, мне тебя благодарить, что два моих танка помог вывести?

— Брось. Какая там благодарность!

— Н-нет, я добра не забываю.

Потом поговорили о том, как воевали с самоходками. Ярославцев сообщил, что выпустил девяносто штук снарядов.

— Выкурили блядей из засады. Леха одну самоходку в клочья разнес. Ну а мы зенитный пулемет вместе с расчетом уделали.