Помещение, предложенное мне профсоюзниками, было их первоначальным основным зданием. Располагалось оно на Пресне, рядом с трамвайным депо. Потом они переехали в новое, между Беговой и Полежаевской, а старое здание, распоряжением исполкома

Моссовета им велено было передать трамвайщикам. Съехать окончательно у них никак не получалось - они не могли перевести на новую территорию красильный цех. Трамвайщикам тоже не особенно горело. Дело тянулось к тому моменту уже лет десять. Решив, что неизвестно, кто раньше сдохнет, ишак или падишах, мы решили рискнуть. И рискнули не зря - я проработал там до 1994 года и ушел по другим причинам.

Совместными усилиями мы сделали прекрасный ремонт. Фабрика получилась в стиле образцово-показательного советского предприятия. Стены в цехах были отделаны декоративными панелями, а полы, вообще, из мраморной крошки.

За оборудованием я сам поехал на завод в Чехословакию. Мне нужно было дать им специальный заказ, машины мне были нужны особой модификации. Я еще на трикотажке пробовал сделать на чулочном автомате лосины, которые тогда входили в моду. Это было не так просто, но я дал заводу свои требования к машине, чем здорово облегчил себе жизнь. Усилия стоили того - я стал первым, кто начал делать лосины в промышленных масштабах дешевым способом. Рентабельность производства по ним у меня была выше 500%.

Мы с Марком прилетели в Прагу без денег. Рубли были, конечно, но обменять их было не возможно. Нам пообещали, что нас встретят и сразу выдадут командировочные в чешских кронах. Встретить-то нас встретили, но намек о командировочных оставили без внимания. По дороге, в машине я решил зайти с другой стороны и объявил, что голоден. Машину остановили возле ресторанчика, заплатили за пиво и колбаски, но денег опять не дали. Я парень упорный, и в Праге и в Требиче вечером я заказывал себе самые дорогие блюда, требовал купить мне то зубную щетку, то расческу, то бритву, капризничал, как только мог. Деньги были выданы на следующий день прямо с утра.

В течение трех лет я ездил сюда еще раза три-четыре, но уже стал осторожнее, брал с собой доллары. Это в советское время было тоже не просто. Покупка долларов с рук была с одной стороны не выгодной - дорого, а с другой стороны опасна - попадала под статью уголовного кодекса.

У нас на счете были доллары, но получить их наличными можно было только в виде командировочных. Один раз мы с Моней и еще двумя ребятами специально ездили в Венгрию, чтобы получить свои деньги. Сказать, что Моня был откровенным жмотом нельзя, но у него была какая-то специфическая еврейская экономность. Это его качество иногда даже казалось милым, когда не задевало других. Например, сидя за своим большим директорским столом в офисе, он любил снимать ботинки. А тогда к нам ходило много достаточно известных людей, и было очень весело наблюдать за реакцией этих снобов, когда Моня высовывал из-под стола ноги в рваных носках. Когда я первый раз увидел эту картинку, сразу прислал ему коробку носков в подарок, слава богу, мы их выпускали много. Он эти носки куда-то заныкал и продолжал ходить в рваных.

Моня был очень счастлив, что купил нам сказочно дешевый тур в Будапешт на несколько дней. Мы собрались на вокзале возле своего вагона и были очень удивлены, что в наш вагон садятся озабоченные чем-то люди с большими баулами, музыкальными инструментами в связках, велосипедами и прочим барахлом. Тогда еще «челноки» не стали массовым явлением. Как выяснилось, это был специальный дешевый тур для челноков, продававших советское барахло на будапештском базаре, а оттуда набиравших ихнего барахла, для продажи в Москве.

Хорошо хоть у нас было отдельное купе. Нам, правда, подложили эти ребята кое-что в

багажный отсек, отказать было неудобно. Мы пытались посмеяться над Моней, но он был невозмутим. Здесь в поезде проявилось еще одно его качество и тоже смешное. Ночью мы уже, прилично выпивши, угомонились и спали. Нас разбудили пограничники, проверили документы и ушли, тут же после них зашли таможенники.

– Кто здесь главный?
– таможенник спросил старшего из челноков, чтобы взять положенную взятку со всего вагона сразу. Мы ехали в первом купе.

Моня было прилег, но тут же соскочил со своей верхней полки.

– Я! Я главный! Я!

– Давай!

– Что давай?

Ошибка выяснилась достаточно быстро, но мы над Моней потом смеялись очень долго. Пользуясь этим его свойством задирать нос, уже в Будапеште мы его раскрутили на шикарный обед в ресторане за счет каких-то его венгерских партнеров.

А с едой там была всё время ерунда. Поесть по-человечески можно было только в ресторане гостиницы, где мы жили. Нас там кормили утром и вечером. Можно было к предложенному по программе взять дополнительно - официанты понимали немного по-русски и на других европейских языках, но в городе языковой барьер был почти непреодолим. Венгры не понимают ни английских, ни французских, ни немецких слов. В одном ресторанчике Пешта мы полчаса объясняли официанту, что нам подать и всё равно он принес не то.

Потом Моня привел нас в одно кафе рядом с проспектом Кошута. Там, говорит, всё просто. Кафе оказалось без официантов. Нужно было подойти к стойке и выбрать блюдо. Все блюда наглядно выставлены в витрине за спиной буфетчицы, под каждым крупная табличка с названием по-венгерски. Единственное название, что я смог прочитать это «spaghetti Milano». Я терпеть не могу макароны с итальянской приправой, но пришлось есть.

Однажды я гулял по городу один. Увидел, что продают с лотка на улице хот-доги. И больше ничего, никакого выбора! одни хот-доги. Радостно подхожу, подаю сколько надо форинтов. Лоточница деньги взяла, смотрит на меня вопросительно и что-то говорит. Я не понимаю. Венгерский язык имеет что-то общее с финским и мордовским, но с другими языками ничего. Она держит в руках мой хот-дог и не отдает, сзади уже скопилась очередь. Тоска. Опять то же самое. Как-то выяснилось, что она спрашивала меня, кетчуп класть или горчицу? По-моему, кто-то из очереди мне помог выйти из положения.