– Не просил? – Я вдруг села на постели. В моей памяти будто открылась некая запрятанная коробка. И эпизоды моей прошлой жизни стали выскакивать из нее один за другим. – Не просил? – я уже говорила громко, вслух и смотрела в окно, будто именно там, в сером небе, находился тот, к кому я обращала свои слова. – Значит, это не ты просил меня провезти в этих чертовых бусах какие-то бумажки, то порошки… Значит. Это не ты просил меня рискнуть разок, ради тебя. Только один разок ради тебя. Но потом эти разы становились все чаще. Да, с тобой в Париж я ездила только раз. Но ты возил меня по Москве. Возил с собой в Питер, еще куда-то, и каждый раз я надевала на себя эти бусы. И когда мы приезжали, ты часто оставлял меня одну – уставшую, голодную. Хватал эти африканские мерзости и куда-то уносил. Потом возвращал мне их, уже не такие тяжелые, как раньше, и заваливался спать. А я смотрела на тебя, спящего, и думала, что я могу сделать для тебя что угодно. Лишь бы ты снова и снова просил меня: «Танька! Давай съездим с твоими бусами еще разок!» Я одна любила тебя так, как больше никто не любил.

«Откуда ты знаешь, что никто?»

– О любви судят не по словам, а по делам. Больше, чем я, для тебя никто ничего не делал. Я даже сама себе приказала не вспоминать, что фактически ты использовал меня как связную. Как глупую закланную овцу, которая за тебя пойдет в тюрьму и даже на Голгофу…

«Ну, это уже гордыня! Максимум, что ты бы получила – это пять лет. А если бы хорошо себя вела. Тебя бы выпустили как ранее не судимую по амнистии. Подумаешь, пять лет, если любишь!»

– Ты подлец! – крикнула я.

«А еще говорила, что ты МЕНЯ любишь. Любовь нужна была прежде всего тебе самой…»

Я обессиленно замолчала. У меня больше не было аргументов. Туча в окне ушла, и я снова увидела чистое небо. Все-таки в этот мой приезд погода в Париже была замечательная.

А не вскрыть ли вены, пока Ленка не вернулась? – мелькнула мысль. Где-то по краешку сознания прошло видение площади перед моргом у Нотр-Дам. К тому же я не хотела портить Ленке дни перед свадьбой. Нет! В Париже оставалось быть три дня, с самоубийством можно было и подождать, по крайней мере, до возвращения в Москву. Уж если приспичит, можно это дело обделать потихоньку и дома. Так сказать, не отходя от кассы…

Мне захотелось есть. Я вытерла слезы. С сожалением подумала, что завтрак я пропустила – не хватало еще встретить внизу Михаэля. Я влезла в юбку, взяла свое новое пальто. Оно нравилось мне все больше. Умываться, краситься, причесываться не хотелось. Я помотала головой, чтобы дать волосам свободу. Сойдет и так. Я подошла к окну, чтобы его закрыть. Сверху мне подмигнуло осеннее солнце. Совсем как мой друг – он любил отпустить мне парочку гадостей, после чего чувствовал себя превосходно.

– Свинья! – вдруг сказала я прямо солнцу и с силой захлопнула окно. Несколько прохожих, случайно проходивших мимо гостиницы, с удивлением на меня посмотрели. Я извинилась. Они поняли, что ничего со мной не случилось, и пошли дальше, каждый к своей жизни.

Тем временем повозка катилась по будто игрушечной улочке, уставленной магазинчиками и уютными кафе. Почти в каждом окне красовалось изображение королевской лилии, а у каждого входа – деревянная кадка с цветущим в ней олеандром. Георгины, розы, фиалки образовывали огромную круглую клумбу в центре крошечной площади, так что казалось, будто площадь существует для того, чтобы все могли любоваться цветами. Повозка сделала по площади круг и снова подъехала к замку.

– Ну, теперь в кафе! Здесь готовят очень вкусный кофе, – предложил Серж. Катрин по-прежнему ласково улыбалась, и было непонятно, хочет она в кафе или нет. Валерий был готов следовать за ними, но Лена, выбравшаяся из повозки последней, все не могла отвести взгляда от потрясающей красоты замка с двумя эмалевыми барельефами перед въездными воротами – на одном из них женщина в мужском костюме с королевским флагом ехала на белом коне. На другом был изображен король – с лицом, выражающим брезгливость и обещающим предательство. Перед замком полукругом расстилалась небольшая площадь, а дальше, за ней, к берегам Луары спускался город. И в глазах рябило от черепичных крыш.

– Давайте еще погуляем здесь! – сказала Лена и вдруг наткнулась на скучающий, равнодушный взгляд Катрин: та в этот момент на долю секунды перестала следить за собой. Лене стало не по себе – незваный гость хуже татарина. Она посмотрела на остальных. Серж улыбнулся ей, а Валерий сказал:

– Мы тут посидим, – он пригласил Катрин присесть на нагретые за день камни бордюра, за которым был виден город. Но Серж сказал:

– Смотрите, Лена! Старинный фонтан. – И повел ее в глубь площади.

Чаша фонтана без воды, с низким ободом из того же камня, что и бордюр, окаймляющий площадь, лежал прямо перед ними. Он был почти разрушен, а на дне его лежали сжавшиеся серые листья – следы летней засухи. Серж мягко сказал:

– Это мой любимый фонтан.

Она наклонилась – на одном боку чаши, выбитый из камня, на нее смотрел сидящий дикобраз. Он повернулся к ней в профиль и косил из глубины столетий хитрым глазом.

– Боже мой! Он как живой!

Оказывается, Валерий и Катрин подошли к ним сзади.

– Дикобраз – символическое животное той династии, что построила замок, – сказала Катрин заученным тоном.

– Ему преположительно столько же лет, сколько и Джоконде, – сказал Серж. Он наклонился и погладил каменное животное.

Дикобраз был стар и лыс. Он вытягивал вперед морщинистую шею и царапал землю когтями. Длинные острые иглы на его спине свидетельствовали о его мощи.

– Это действительно старинный фонтан, – сказала Катрин. – Пока у города нет денег, чтобы привести его в порядок. Может быть, когда-нибудь он опять заработает. Если откроется благотворительный фонд, я с удовольствием дам деньги на его починку.

– А деньги не украдут? – вырвалось у Валерия.

Видно было, что Катрин удивилась его вопросу: