– Двести семьдесят третий, – отвечал Бабаев.

– А будет семнадцатый. В ноябре рассмотрим ваш проект. Только… – Спикер доверительно понизил голос: – Вы уж, батюшка, не огорчайтесь, если предложение блокируют. Ретроградов у нас полно, а еще такие есть, что у МВД под колпаком… Сами понимаете, органы охраны правопорядка будут против. И милиция, и – хе-хе! – юстиция во всех ее видах. Им нужно знать, куда приписан каждый. Мы ведь для них не люди, а фигуранты!

– Печально, – со вздохом произнес Бабаев.

– Ну-ну, я ведь сказал, не огорчайтесь, голубь сизый! В нашем деле главное не добежать, а поучаствовать. – Тон Бурмистрова стал еще более интимным. – У вас складывается прекрасная репутация… И будет еще лучше, если вы… хмм… обратите внимание на кое-кого из наших коллег.

– А можно конкретнее? – спросил Бабаев.

– Можно. Момот, Рубайло, Волкодав, Погребняк, Угрюмов, – тут же отозвался Геннадий Михайлович. – Еще наш драгоценный Гром, орденоносец…

– А это кто?

– Генерал Погромский, прозвище себе придумал… Только не очень свирепствуйте, сударь мой. Момота, Рубайло и остальных отдам с потрохами, а c генералом прошу аккуратнее. Попугать бы слегка, и хватит. – Тут Геннадий Михалыч подмигнул Бабаеву и прошептал: – Трудитесь, голубчик, трудитесь, и меня слушайте. Одно дело делаем.

Он удалился, оставив Бабаева в ошеломлении. Неужели из наших?… – думал Али Саргонович. Агент под прикрытием?… Но если даже так, откуда он знает?… «Морана» являлась сверхсекретной операцией, и о цели ее было известно лишь президенту и директору ФСБ. У них, конечно, хватало недостатков, но ни тот, ни другой болтливостью не отличались.

Поразмыслив, Бабаев все же пришел к верному выводу. Не был спикер Бурмистров ни агентом, ни креатурой ФСБ или другого ведомства, но, поварившись сорок лет в котле политики – от Ильича до Ильича, как говорилось в былые годы, – имел невероятный, почти фантастический нюх. Есть, есть такие люди! Вроде умом небогаты, не обладают особой харизмой и волей, рисковать не любят, в вожди не годятся, однако нет им равных в умении держать по ветру нос. Инстинкт подсказывает им, из какой щели сквозит и куда повернуться, чтобы не подхватить простуду. Бурмистров был из таких. Как говорят на Востоке, знал, когда султану кланяться, а когда – визирю.

Башкул [60] , подумал Бабаев, продвигаясь к выходу из зала. Такой штаны через голову снимет, а из песка веревку совьет. Одно слово, башкул!

Он вышел в коридор к статуе Сократа и наткнулся там на ярманда Пожарского. Сергей Альбертович был сильно возбужден – щеки его порозовели, галстук съехал на бок, и мощная грудь под шелковой сорочкой колыхалась в ритме бурных океанских вод.

– Новость у нас, шеф, – пробасил Пожарский. – Уж не знаю, как сказать… Час назад Мамаев к нам нагрянул. Заявился с рулеткой, измерил шкуру на полу и буркнул… буркнул…

– Успокойся, дуст [61] , – молвил Али Саргонович, поправляя на Пожарском галстук. – Буркнул, значит… А что?

– Одно слово: поместится. Буркнул, ушел, а потом звонят от него и говорят: получите ключ от офиса на пятом этаже.

– Получил?

– Да. И уже осмотрел.

– И как?

Пожарский закатил глаза.

– Не офис, а царские покои! Приемная, три кабинета и комната отдыха… Кухня, душ, испанская мебель… Бар! Какой там бар! Что это значит, Али Саргонович? Вас вице-спикером прочат?

– Это аванс, – сказал Бабаев. – Вот что, Сергей Альбертович: вызови наших с Лесной, пусть обживают территорию. Управделами позвони, чтобы грузчиков прислал. Надо сейф перенести и шкуру.

– Будет сделано, Али Саргонович.

Пожарский заторопился к лифту. Глядя ему в спину, Бабаев пробормотал:

– Вице-спикером… Почему бы и нет? Огород полоть – нелегкая работа…

Он спустился к «Жорику», чтобы перекусить и выпить «Особого думского», но у кафе его перехватили два незнакомых депутата. Один был высокий и крепкий, примерно в летах Бабаева, с крестьянской физиономией и кучерявой бородой. Лицо и осанка другого изобличали интеллигента: лысина, очки, телесная хрупкость, сгорбленная спина, мятый пиджак и взгляд человека, причастного к тайнам природы. Этот был старше – должно быть, слегка за шестьдесят.

– Сердюк Виктор Ильич, аграрий, – представился высокий.

– Ахматский Михаил Сергеевич, физик и доктор наук из ПГС, – сообщил интеллигент.

Бабаев обменялся с ними рукопожатиями. То были депутаты, призванные в Думу вместе с ним, на свободные вакансии. Правда, эти места освободились при менее трагических обстоятельствах – их прежних насельников не взорвали, а отставили от дел по причине преклонного возраста: одного разбил паркинсон, другой лежал в кремлевской клинике с инсультом.

– Отметить нужно бы знакомство, – произнес аграрий Сердюк и облизнулся.

– Нужно, – подтвердил интеллигент Ахматский. – Но по маленькой. Сегодня нам еще работать.

К «Жорику», где заседал Клуб Дегустаторов, они не пошли, а поднялись на пятнадцатый этаж в уютное заведение «Под крышей». Спецкоктейлей здесь не подавали, но водка была холодной, бифштексы сочными, а картофель фри – выше всяких похвал. Как-то так произошло, что о работе, то есть о вечернем заседании, никому не вспомнилось, и когда бутылка опустела, пришлось заказывать вторую. Аграрий Сердюк быстро перешел с коллегами на «ты» и ознакомил их с секретом повышения надоев, Ахматский изложил проблему дуализма в квантовой механике, а Али Саргонович, чтоб не остаться в долгу, поделился самым приятным воспоминанием о гареме эмира Фарука. Вторая бутылка кончилась, взяли третью, и аграрий, похлопав доктора по плечу широкой ладонью, сказал: