В самой Гатчине у нас тоже было много знакомых, а самым близким другом отца был художник-карикатурист Щебров. Наши семьи были связаны очень тесной дружбой в течение многих лет.

Дружил отец также с писателем А. Н. Будищевым, в то время известным беллетристом, но совершенно забытым сейчас. Часто посещал братьев Веревкиных, хозяев единственной гостиницы и харчевни. Общался со всеми извозчиками, крестил у них детей. Не раз участвовал в гатчинских любительских спектаклях. Со священником, отцом Александром, отец годами играл в преферанс. Он очень не любил проигрывать, не из-за денег, а принципиально. Мне рассказывала няня Саша, что часто, возвращаясь домой после очередной пульки, свой выигрыш отец совал под подушку — «служкам». Объяснял он это тем, что выиграл у священника, а поп, дескать, взял эти деньги за поминки, и потому он не хочет оставлять их у себя.

Та же няня рассказывала мне следующее.

Было это в 1911–1912 году. Ей тогда было лет двадцать. Была она красивая, дородная. Отец подтрунивал над ней, дескать, пора замуж. Однажды приходит он в детскую и говорит:

— Ну, Саша, нашел я тебе жениха. Приоденься, причешись и приходи в мой кабинет на смотрины.

Приходит Саша в кабинет разодетая, вся розовая от волнения. Стоит посредине комнаты огромный парень в косоворотке. Отец спрашивает:

— Ну, как, нравится тебе невеста?

Тот говорит:

— Нравится. Настоящая русская красавица. Кровь с молоком.

— А тебе, — спрашивает отец, — нравится жених?

Взглянула Саша исподлобья и сказала решительно:

— Не нравится. Бритый, а я с усами хочу.

Отец, принимая всерьез свою роль свата, стал ей говорить, что парень уж больно хорошо поет.

Но это совсем испортило дело: без усов, да еще шарманщик, да одет по-деревенски. Парня решительно отвергли. Потом она узнала, что это был… Шаляпин.

А Саш у нас было много. Папу звали Саша, няню — Саша и… собаку. Как позовет мама: «Саша, Саша!» — так все трое и появляются. Но никто на это не обижался.

Моя младшая сестричка Зиночка, кроткое круглолицее существо с раскосыми монгольскими глазами, простудилась, когда ей было полтора года. Доктор, скрывавший свою глухоту, лечил ее от расстройства желудка и не расслышал процесса в легких. Она умерла в начале 1912 года и была похоронена на гатчинском кладбище. Мама меня часто туда водила, но горе свое не показывала, и посещения эти не оставляли тяжелого впечатления. Я помню солнце, цветы, жужжание пчел и нежный уход материнских рук за могилкой.

Няня Саша, очень любившая Зиночку, не захотела у нас остаться после ее смерти и уехала обратно в Одессу, где нашла свой идеал с большими черными усами. Вскоре мои родители поехали в Ниццу, взяв и меня. Отец абсолютно достоверно описывает эту поездку в «Лазурных берегах».

Воспоминания раннего детства иногда бывают очень яркими, и не столько окружающая обстановка, люди, сколько чувства — любовь, ненависть — у детей принимают огромные размеры и остаются в памяти на всю жизнь.

И, как ни странно, теперь, когда прожита сложная и трудная жизнь, иногда бессонной ночью я вспоминаю детские обиды настолько явно, что ловлю себя на совершенно искреннем возмущении и взволнованности.

До сих пор, когда льет обильный летний дождь, мне кажется, что я забыла куклу в саду.

Помню крошечный эпизод в Ницце. Мне четыре года. Какая-то чужая несимпатичная тетя повела меня гулять. Из протеста я вырвалась и бросилась через дорогу, чуть не попав под колеса извозчика. На лошади была шляпа из соломки, а над пролеткой белый балдахин с помпонами. Самое главное — было чувство удовлетворения, что я испугала эту тетю…

Мое детство проходило в тесном общении с природой и животными. Для меня каждое дерево, каждый куст, каждый распускающийся цветочек были живыми существами. Этим я, конечно, обязана отцу. Каждый уголок нашего сада в Гатчине был моим заколдованным царством.

Новый сезон приносил новые чудеса. Я помню тихую радость первых подснежников в парке Приорате. Они появлялись в неисчислимом количестве. Помню весенние лужи, когда таял снег, в них отражалось солнце — это тоже была радость.

Помню желтый, рыжий, оранжевый, буро-красный мир осени. Помню снежные горы, в которых выкапывались сказочные пещеры и деловито строились юрты.

Я до сих пор помню каждый кустик, каждое растение, каждую грядку нашего сада и огорода, с такой любовью посаженного папиными руками. И как природа отплачивала ему чудесными цветами и плодами. Кажется, что нигде больше я не видала такого цветения и не пробовала таких вкусных и ароматных яблок, дынь, груш и ягод. А с какой детской радостью мы с отцом открывали вдруг под деревьями дикие ландыши или грибы маслята вдоль забора под акациями. Как заботливо укутывал он на зиму в рогожку розы, которыми так гордился.