— Пора!

Крадучись, он пробрался к реке, снял сапоги, привязал их к спине, а резиновую сумку с марками на голову и, согнувшись, вошел в воду. Дно было каменистое и мелкое. Надо было идти прямо шагов сорок, а потом взять влево. Так учил местный житель. Потом нужно плыть через глубокое место саженей шесть, не меньше, пока ноги не достанут дна, и идти до песчаной косы. На острове следует отдохнуть и дальше вплавь добираться до противоположного берега.

Еще вчера Дукаревич начертил подробный план своего путешествия по реке. Он знал, где именно нужно войти в воду, в каком месте вылезти на мель и в каком на противоположный берег. Но легко было рисовать стрелки в блокноте, отмечая крестиком и кружочками условные пункты.

Очнувшись в ледяной воде, Дукаревич не смог сразу сообразить, верное ли направление он взял. Не слишком ли круто повернул влево? Песчаный остров может оказаться в стороне.

Такие мысли тревожили Дукаревича, когда он шел, передвигая с трудом ноги. Одежда его промокла насквозь, тело закоченело, но филателист, забыв о себе, думал только о марках в потайных карманах нижнего белья. Хотя карманы из резины (предусмотрительный Питер Мак-Доуэлл предвидел всякие неожиданности), но проверить их надежность филателисту до сих пор не пришлось. Он больше надеялся на герметически закупоренную фляжку в резиновой сумке, привязанной к голове.

Дукаревич шел на цыпочках. Черная, как деготь, вода доходила ему до подбородка. Теперь приходилось двигаться вплавь. И филателист поплыл, осторожно работая руками.

Детство его прошло на берегу большой реки. Мальчишкой он переплывал Вислу в два конца. Переплыть днем через Ишим для Дукаревича, даже в одежде, ничего не стоило. Но сейчас, ночью, Он плыл в неизвестность, спереди и сзади находились враги. Кто знает, как встретят его на том берегу? Вдруг начнется обстрел, и тогда Питеру Мак-Доуэллу долго придется ждать своего компаньона.

Плыть в намокшей тяжелой одежде было трудно. Дукаревич сильно устал, пока добрался до песчаного острова. Нащупав дно ногой, он приободрился. Переправа шла по намеченному плану, и это успокаивало. Дукаревич растянулся на мокром песке около пня, пустившего обильные ветви, и подложил под голову сапоги. Самое главное сейчас — хорошо отдохнуть. Ночь была туманная, филателист чувствовал себя в безопасности. Неожиданно три выстрела прогремели со стороны белых. Красные не ответили. Снова наступила тишина. Дукаревич поправил сапоги под головой, устраиваясь поудобнее, но в это время явно послышался чей-то вздох. Филателист замер.

«Здесь кто-то есть, я не один», — подумал он в гнетущем неведении. Кто же находился рядом — красный или белый? Может быть, дезертир переходит в стан врагов? А, возможно, просто местный житель. Тогда неопасно.

Два человека лежали рядом, их разделял широкий пень спиленного тополя. Иногда они слышали затаенное осторожное дыхание друг друга. Минуты казались бесконечными.

— Ты что, дезертир? — не выдержал наконец неведомый сосед.

Дукаревич обрадовался — тягостное молчание нарушилось.

— Дезертир.

Снова наступило мучительное безмолвие. Филателисту было ясно, что теперь все зависит от второго вопроса и ответа. Белый? Красный?

И он почувствовал радостное облегчение, вспомнив, что есть еще третья сторона, нейтральная.

— Дезертир, — повторил он громче.

— Откуда? — раздался в темноте осторожный, нащупывающий вопрос, и Дукаревичу почудилось, что его сосед вынул нож.

— Зеленый! — прошептал филателист. — Зеленый!

Опять наступила тягостная пауза. Собеседник или сомневался или обдумывал услышанный ответ.

— Плохо это, братишка, — сказал он наконец. — Но не мне судить тебя. Время не такое. По совести…

Снова в темноте загремели выстрелы со стороны белых, и опять красные не ответили.

— В какую сторону пробираешься?

— К красным, — осторожно ответил Дукаревич.

— Ну, что же, это хорошо! — одобрил хрипловатый голос, и филателист догадался, что имеет дело с красноармейцем.

Прошла еще минута в молчании.

— Тогда какой же ты зеленый? — недоумевая, заговорил красноармеец. — Если дезертир и идешь к красным, то выходит, что ты самый настоящий белый?

Дукаревич ответил не сразу.

— Я не признаю ни красных, ни белых. Я зеленый, потому что не хочу воевать. И не буду.

— Ты что, баптист? Сектант? Филателист молчал.

— Я у одного евангелиста на квартире стоял, — задумчиво сказал красноармеец. — Те тоже против убийства… Чудаки! Словно нам кровь нужна. Мы и воюем-то только для того, чтобы людям равную жизнь предоставить… Да чтобы никогда войны не было.