— Говорят, во дворец поехал, — сообщил помощник, вернувшись через пару минут.

— Во дворец? — удивился Ханджар-бек. — Он с ума сошел?!

Помощник не успел ответить.

Возле дверей возникла сдавленная суматоха. Однако по мере распространения она смеялась тишиной и даже оцепенением — как если бы круги, расходящиеся от булькнувшего камня, превращали воду в лед.

— Чтоб тебя! — беззвучно ахнул Ханджар-бек, так же остолбеневая.

Вошедших было четверо.

За правым плечом великого эмира Назра шагал его сын Нух, за левым — Абулфазл Балами. Замыкал группу сипах-салар кавалерии Шейзар. В левой руке у него была какая-то торба, в правой — обнаженный меч.

В совершенной тишине эмир поднялся на возвышение и сел в кресло, принадлежавшее Большому сипах-салару.

Взгляд его жег, будто раскаленное железо.

— Доброго вам здравия, друзья! — вкрадчиво сказал он. — Весело ли вам сегодня? Одарил ли вас хозяин дома чем-нибудь? Бросил новые одежды? Вывел коней? Рассыпал яхонты и лалы?

Никто не проронил ни слова.

Перебегая с одного потупленного лица на другое, горящий взгляд Назра совершил новый круг.

— Молчите? Ну что ж. Тогда послушайте, что скажу... Я знаю, что вы задумывали. Все знаю. Про всех. Признаюсь: лучше мне было бы не знать. Лучше было бы умереть в неведении, как вы и хотели. Сердце мое не сгорело бы от гнева. Мозг не пылал бы, как от змеиного яда...

Он развел руками и горестно вопросил:

— Что нам делать теперь, друзья мои?!

Воздух звенел от беззвучия.

Покачав головой, эмир продолжил, будто толкуя с самим собой:

— Мы проверяли дружбу в сражениях... испытывали ее остриями вражеских мечей... Я верил вам как себе. И что же теперь?..

Усмехнулся и снова развел руками.

— Прошлого не поправишь. Что случилось — случилось. Время ушло. Конечно, это большое несчастье. Но ничего не поделаешь. Придется смириться. Знайте же: теперь я вам не верю. А вы не верите мне. Поэтому вы не можете быть моими подданными. Я отказываюсь от вас!

Из чьей-то груди вырвался протестующий хрип.

Назр властно поднял руку, снова погасив звуки.

— В том, что случилось, повинен я сам. Я сбился с пути, взял худую веру, от меня произошло зло, по причине которого ваши сердца ожесточились... я верно говорю?

Внятного ответа не последовало, но слабый ропот доказал, что слова эмира нашли отклик в сердцах.

— Вижу, вы согласны. Тогда скажите: а царевич Нух виноват ли в чем-нибудь перед вами?

Ропот стал громче.

— Пусть каждый, кто так не считает, поднимет правую руку!.. Да, царевич Нух ни в чем не виноват. Это правда. Поэтому вашим государем отныне будет он — мой сын Нух! Я назначаю его своим преемником.

Балами легонько подтолкнул царевича. Нух сделал шаг вперед, остановился, озираясь.

— Что касается меня самого... — сказал Назр. — Правильно я поступал или неправильно, верно действовал или ошибочно, мы об этом рассуждать не будем. Скажу одно: я удаляюсь. Отныне мои дела — молитвы и покаяние. Буду радеть перед Богом, Великим и Преславным. Стану вымаливать прощение. И больше нет между нами счетов: я ухожу, а кто подстрекнул вас к нечестию, наказан.

Он сделал знак.

Шейзар встряхнул торбу — и голова Большого сипах-салара, тараща мертвые глаза и крутя бородой, беззвучно прокатилась к колонне.

Замерла, уперевшись мертвым взглядом в смеющиеся очи женщины-птицы.

Понурившись, Назр сошел с возвышения и опустился на молитвенный коврик.

Балами прошептал что-то Нуху.

Встрепенувшись, Нух нерешительно подошел. Зачем-то потрогал сиденье ладонью.

Осторожно сел на место отца.

Поерзал, как будто проверяя пухлым задом надежность трона.

И вдруг расплылся в счастливой улыбке.

Джафар недоверчиво сощурился.

— Эмир Назр позволил наложить на себя оковы?

Шейзар пожал плечами.

— Говорю же: они при мне об этом договаривались. Назр сам настаивал. Дескать, для полной верности. Пусть, мол, когда военачальники принесут свои клятвы, молодой эмир прикажет заковать его. Отца своего провинившегося. И отправить в Кухандиз... как бы в наказание за проступки.

— Ну?

— Ну так и вышло... Поклялись. Как побитые собаки... Все грехи на Большого сипах-салара повесили. Чем плохо? Про него что ни скажи, уже не возразит. Он один виноват. Бунтовщик этакий. А мы все верные... Фарид хотел нас с пути истинного сбить, да не получилось. Фарид был плохой, а мы твои верные рабы, беспрекословно повинуемся твоему приказу. На том и поладили... Балами Нуху все что-то нашептывал. А тот говорил. Мол, недоразумения разрешились. Что произошло — то произошло, забудем дурное. Вы, конечно, оступились... но вы преследовали хорошую цель. Так получилось, что в итоге я осуществил ваше желание. Это воля Аллаха, поэтому живите в свое удовольствие, но повинуйтесь моим приказам. И все будет хорошо... А чтобы доказать вам чистоту намерений, провинившегося отца я посажу под замок. На время. Пусть подумает о своих черных делах. А потом, дескать, в хадж его отправлю — грехи замаливать... Увели его.

— С ума сойти, — сказал Джафар, качая головой.

— А когда в пиршественные покой двинулись, уже подоспел этот хорек. Расцеловались...

— Гурган? — уточнил Джафар.

— Ну да... Рядом сел. Нух на него как на мать родную смотрит... ну, ты знаешь.

— Знаю.

— Хвать-похвать — Балами сразу не у дел оказался. Нух его и слушать не желает. Теперь Гурган на ухо бормочет, а эмир Нух за ним повторяет. Мол, ешьте-пейте спокойно. Это все, мол, Фарид-мукомол приготовил для вас, но приготовил на мои деньги. На мои средства. Он, мол, и посуду из царской сокровищницы брал. Так что не обинуйтесь. Раньше, говорит, вы намеревались выпить по три чаши мусаласа и расхватать все, что было приготовлено для собрания. Я не Фарид-мукомол какой-нибудь, а ваш законный эмир. Я не приказываю хватать мое имущество, но дарю его вам.