И только ли домохозяйкой не принято сейчас хвалиться? Думаю, положение женщины, семьи в государстве и обществе — наша общая забота. Где-то я совсем недавно прочитала: будет счастлива женщина — будет счастливо и все общество. Все сразу, конечно, не бывают счастливы, и все же мысль весьма любопытная.

Меня занимает еще одно наблюдение Вслед за принижением «домашней» роли отца, матери, жены — впрочем, может быть и одновременно — какие-то необратимые процессы стали происходить и с самим понятием «дома».

— Что Вы имеете в виду?

— Поясню. Стала теряться, охладевать когда-то столь характерная для всех людей приверженность родному гнезду. «Казенное» жилье стало предпочитаться своему, нажитому не одним поколением, родному. Я говорю не только о заброшенных, выстывающих по всей стране родительских очагах. Перебираясь с одной квартиры на другую — из коммуналки в «малогабаритку», из «малогабаритки» в конце концов в более приличную — и получая каждую из них с боем, с великим трудом, мы поневоле становимся энтузиастами «обмена». Процесса. Не успеваем прикипеть душой к чему-либо. Не успеваем согреть, «насидеть» то или иное место — уже надо «расширяться» или «разбегаться». Может, поэтому и не бережем, не дорожим особо ни казенными квартирами, ни домами, не дрожим над ними, как дрожали бы над своими? Вечные временщики, постояльцы…

Во время встречи Михаила Сергеевича с Джорджем Бушем на о. Мальта я побывала в одной мальтийской молодой семье. Молодожены, обаятельные, приветливые. Детей пока нет. Но в квартире уже есть детская комната — они ее уже и обставляют потихоньку. Квартира — сразу трехкомнатная. Купили в кредит, в рассрочку, с помощью родителей. Сразу купили квартиру «навырост», надолго и даже — не на одно поколение. Так и закладывается родовое гнездо! Лепится, как лепят его ласточки. Мы, конечно, не Мальта. Другие масштабы, в том числе и прорех, нехваток. Нельзя покамест — даже за деньги — каждой молодой семье дать возможность поселиться вот так, просторно, надолго, с заглядом в завтрашний день. Но что-то уже можно делать и сегодня! Если человек живет в доме, в котором жили его отец и мать, у него другое восприятие и этих стен, и не только стен. Он устойчивее к жизни, он более укоренен в ней, что ли. Дом ведь — не только стены, но и что-то неизреченное, сокровенное.

Опять вспоминаю свою маму. Я Вам уже говорила, что насиженного места у нас тоже не было: без конца переезжали «хвостиком» вслед за отцом-железнодорожником, без конца меняли жилье. Но куда бы ни ехали, ни перебирались, мать как нечто заветное, живое упрямо возила с собою с места на место старенький буфет. Куда бы ни приехали, поставит буфет — и уже дом. Уже — свое. Какое-никакое, а гнездо. На душе теплее и не так бесприютно. Так и не расставалась с ним. Он связывал и ее, и всех нас с теми, кто был, кто составлял наш дом.

— В то, о чем я Вам сейчас скажу, трудно поверить, но это так перекликается с Вашим рассказом! В Буживале, у Тургенева, мне посчастливилось побывать вместе с Вами. И знаете, что меня поразило больше всего? Я помню, что у моей матери был шкаф темного, если не ошибаюсь, чинарного дерева. Шкаф, горка, полочки — ни единого гвоздика. Он достался ей от ее матери, а той — тоже от матери. Это была, как я теперь понимаю, самая дорогая вещь в нашем доме. Он, конечно, уже рассыпался, но дерево было легким, выспевшим, ароматным. Я любил совать нос в шкаф: не только в поисках чего-то лакомого, но и просто — понюхать сам его воздух, пряный, вкусный и загадочный. Но мать умерла, и я, несмышленый, пытался из антресолей шкафа сделать санки. Пилил — дерево не пилилось, сбивал гвоздями — оно кололось. В общем, сгубил антресоли. А затем дом продали, нас, детей, отправили по детским домам и интернатам, вещи тоже продали или растеряли. Пропал и шкаф. Все пропало. Одна ветхая льняная скатерть осталась, докочевала до сего дня в память о матери. А я с годами стал почему-то все чаще и больнее вспоминать этот самый шкаф — может, потому, что виноват перед ним. Для меня он действительно «глубокоуважаемый» — как в вишневом саде». Ностальгия бывает и по вещам. И вот захожу тридцать лет спустя в дом-музей И. С. Тургенева, и знаете, что первым бросается мне в глаза?

— Догадываюсь.

— Да, старинный шкаф темного дерева, как мне показалось, точь-в-точь такой, какой был когда-то у моей покойной матери, в моем отчем доме! Я был потрясен и почти всю экскурсию простоял возле него. Хотелось открыть дверцу, засунуть голову в его пряные недра и понюхать.

— Надо было так и сделать! — у музея, помнится, очень гостеприимные, простые хозяева… А вообще я Вас вполне понимаю. Чувство дома — его нельзя утрачивать, это опасно. Его надо возрождать всем нам и в каждом. Это тоже путь к основательности, ускорению, стабильности и в каждой конкретной человеческой душе, и в обществе. Мой дом не просто моя крепость, а мой мир, моя галактика. Так считаю я. И еще надо с детства не отбивать у ребятишек охоту к труду всякими там формальными «уроками труда», которые чаще всего учат их лишь умению изворотливо уходить от любой постылой трудовой повинности, а дать им вволю трудиться самим: где захотят и где не вредно их здоровью. Лучше всего — в том же собственном доме, саду, огороде…

— А сейчас многие просто мечтают об этом — о собственном доме и саде-огороде. И взрослые, и дети — мои в том числе. Это, похоже, имеет глобальный характер. В Америке наступивший бум индивидуального строительства, садоводства связывают с тем, что в активную деловую жизнь пришли люди рождения послевоенных лет. Поколение «бэби-бума» и его дети. Думаю, что и к нам это имеет прямое отношение. Я лично верю и крепко надеюсь на свое поколение — хотелось бы, чтобы это было поколение не тех, кому, нечего терять», а — социалистических собственников.

— Я бы всячески поощряла такое движение. Поощряла бы все, что привязывает человека к дому, земле, к порядку, делает его социально устойчивее, честно приращивает его достаток. Пора, пора переходить от крика, воплей, нагнетания нетерпимости, ненависти и злобы — к делу… и к дому. Я тоже верю в работящих, деловых — моя мама сказала бы: дельных — людей и с нетерпением жду их прибавления на перестроечном пути…

Чтобы закончить тему дома. Нынешней весной Президент собирался прилететь на восьмидесятилетие матери. Сам. Лично. Я это знаю точно. Не получилось — шахтеры не отпустили. Полетели те, кто хоть как-то мог заменить его в данном случае, доставить матери радость, сравнимую с приездом сына.