Тут Адамс резко изменил направление беседы.

— Простите, Эш, напомните, пожалуйста, сколько вам лет?

— Шестьдесят один, — ответил Саттон.

— Ну, да вы еще мальчишка. У вас все еще только начинается. — Он повертел в руках трубку. — И какие у вас планы?

— Никаких планов у меня нет.

— Хотели бы по-прежнему работать у нас?

— Это зависит от вас. У меня есть основание думать, что я вам не особенно нужен.

— Мы должны вам за двадцать лет, — сказал Адамс довольно дружелюбно. — Деньги можете получить в любое время. А потом можете в отпуск уйти года на три-четыре. Почему бы вам не отдохнуть, дружище?

Саттон не отвечал.

— Заходите еще как-нибудь, — предложил Адамс. — Поговорим.

— Я не скажу ничего нового, — сухо ответил Саттон.

— Я не настаиваю.

Саттон медленно поднялся.

— Очень жаль, Эш, что я не вызываю у вас доверия.

— Вы дали мне задание, — ответил Саттон. — Задание я выполнил. Отчет написал.

— Да. Все правильно, — согласился Адамс.

— Вы будете держать связь со мной? — спросил Саттон.

— Да, конечно. Обязательно. Взгляд Адамса был мрачен.

Саттон расслабился в кожаном кресле. Сорок лет будто стерлись из памяти. Все здесь было, как тогда. Даже чайные чашки те же.

Через открытое окно в кабинет доктора Рейвена доносились веселые молодые голоса. Студенты разбегались по аудиториям. Кончалась перемена. Ветер шумел в верхушках вязов. Саттон хорошо помнил этот шум.

Вдали зазвенел церковный колокол.

Доктор Рейвен подвинул чашку поближе к Саттону.

— По-моему, я все сделал, как ты любишь. Три кусочка сахара и без сливок.

— Да, все правильно, — удивился Саттон.

Еще помнит, подумал он. Хотя помнить — это ведь так легко. Мне, например, кажется, что я сам могу вспомнить все что угодно. Как будто знания, словно старинные сервизы, стояли где-то на полочках, и чья-то заботливая рука ежедневно стирала с них пыль все эти годы, пока я был там, в чужом, непривычном мире, и теперь можно снять это фамильное серебро с полки, вычищенное, сияющее…

На потолке играли отблески пламени, пылавшего в беломраморном камине.

— Я думаю, — сказал Саттон, — вам все-таки интересно, зачем я пожаловал?

— Во всяком случае, — ответил доктор Рейвен, — не могу сказать, что ты так уж удивил меня своим визитом. Все мои мальчики нет-нет да и заглядывают ко мне. И я страшно рад, когда меня навещают.

— Честно говоря, сам не знаю, с чего начать, — взволнованно сказал Саттон.

— Давай проще, — предложил старик. — Вспомни, как в старые добрые времена мы говорили часами и, в конце концов, докапывались до какой-никакой истины…

Саттон рассмеялся.

— Да, профессор, конечно, помню. Мы решали тончайшие проблемы теологии. Разбирали основополагающие аспекты сравнительной религии. Именно это и волнует меня сейчас, потому я и приехал. Ведь вы посвятили этому всю жизнь. О земных и инопланетных религиях никто на Земле не знает больше, чем вы. Удалось ли вам при этом сохранить свою собственную веру? Не возникало ли у вас искушения отказаться от земной религии?

Доктор Рейвен улыбнулся и поставил чашку на стол. — Я должен был быть готов к тому, что ты, как обычно, задашь мне какой-нибудь каверзный вопрос. Это в твоем духе.

— Я не собираюсь вас долго мучить, — оправдывающимся тоном проговорил Саттон. — Я просто хочу узнать, не нашли ли вы в огромном количестве верований какой-нибудь религии, которая оказалась бы лучше, выше других?

— Надо понимать, что ты нашел такую религию?

— Нет, — ответил Саттон тихо. — Не религию. Церковный колокол все еще звонил вдалеке. В университетских коридорах наступила тишина. Перемена закончилась.

— Не казалось ли вам когда-нибудь, — спросил Саттон, — что вы сидите одесную Господа и слышите нечто, чего никогда в жизни не слышали и не ожидали услышать?

Доктор Рейвен недоуменно покачал головой.

— Нет, пожалуй, ничего подобного мне испытать не довелось.

— А если бы довелось, как бы вы себя вели?

— Ну, я думаю, что мне пришлось бы так же мучительно размышлять об этом, как и тебе.

— Восемь тысячелетий люди жили только верой, — сказал Саттон, глядя на пылающий камин. — Восемь тысячелетий, а то и больше. Да, конечно, больше. Чем же, если не верой, пусть какими-то начатками веры, объяснить ориентацию захоронений неандертальцев и то, что кости в захоронениях окрашены охрой?