Отряд разделился. Лодочники двинулись вниз по восточному склону к подножию Северной гряды, остальные погнали пленных вдоль по Ремню на запад.

– Ну что, девочка, навоевалась? – Медведь подошёл, положил руку Снежане на плечо, усмехнулся в бороду. – Нагеройствовалась? Был бы жив твой отец, и ходить тебе с драной задницей. Он вряд ли стал бы задумываться о том, что ты уже взрослая, самостоятельная, храбрая и, увы, увы, не слишком умная.

Снежана вспыхнула. Окажись на месте Медведя любой другой, его ждала бы такая отповедь, что он живо бы пожалел о сказанном. Медведю, однако, позволялось то, что другим было заказано. После смерти отца пятилетнюю Снежану растил и воспитывал он. Он же учил грамоте, письму и основам истории и социологии. И он же заменил не только отца, но и умершую родами мать. Руку на приёмную дочь, однако, Медведь ни разу не поднимал, хотя о розгах и драных задницах в шутку рассуждал частенько.

К лагерю вышли, когда переместившийся на запад Нце коснулся нижним ободом горизонта. Лодочники опередили пеших. Успели к их приходу и установить по центру лагеря внушительный шатёр для пленных, и пригнать с пастбищ ездовых трирогов, и зажарить на вертелах наструганную ломтями тушу волковатого кабана.

– Пленных накормить, – распорядился Фрол. – Савелий, Глеб, Снежана, позаботьтесь.

– Даже не подумаю. – Снежана демонстративно повернулась к командиру спиной. – Не хватало ещё обслуживать этих поганцев.

Фрол досадливо крякнул, но смолчал. Единственная в отряде девушка была на привилегированном положении, ей позволялось то, что другому бы командир не спустил. Фрол укоризненно посмотрел на Медведя, но тот лишь развёл в ответ руками. Нрав Снежаны был прекрасно известен обоим – и приёмному отцу, и бывшему другу сердца, получившему отставку по причине недостаточной деликатности и вечной занятости.

Пленные сбились в кучу у входа в поставленный для них шатёр. Часть, скрестив ноги, уселась на землю, прочие, угрюмо потупившись, остались стоять.

Снежана подошла ближе. В вечерних сумерках лица октябритов были едва различимы, фигуры смазаны. Медведь и длинный курносый Глеб приволокли от костра берестяной поднос с жареной строганиной, поставили перед пленными, отошли в сторону.

Снежана одарила расправляющихся с пищей октябритов презрительным взглядом.

– Я бы лучше застрелилась, чем стала кормить эту сволочь, – сказала она Медведю. – Авось, не издохли бы, если бы немного поголодали.

– Ты слишком категорична, девочка. – Медведь обнял Снежану за плечи, привычно усмехнулся в усы. – На твоём месте я не стал бы сволочить всех подряд. Особенно того парня, который тебя пощадил.

– Что?! – изумилась Снежана. – Ты о чём, кто здесь меня пощадил?

– Видишь вон того, чернявого? Он легко мог бы тебя снять с двадцати шагов. Но не стал. А потом ему не повезло со мной в рукопашной.

Снежана фыркнула. Хотела бы она посмотреть на того, кому повезёт в рукопашной, доведись ему схлестнуться с Медведем.

– Что ж, познакомь меня с этим… – Снежана замялась и саркастически закончила: – Со спасителем.

Не ставший стрелять парень был худощав, узколиц и угрюм. И откровенно красив – вьющиеся смоляные волосы в беспорядке падали на чистый, высокий лоб, доставая до широких, вразлёт, бровей. Цвет глаз в сумерках было не различить, но взгляд Снежана оценила сразу – он показался ей независимым и упрямым, таким же, как у неё.

Медведь, по-прежнему усмехаясь в усы, протянул ладонь размером с приличную лопату.

– Михаил Федотов, – представился он, перейдя с декабрьского на июльский, язык, на котором разговаривали во всех месяцах. – Можно просто Медведь.

– Курт Бауэр, – по-июльски ответил октябрит, пожал Медведю руку и добавил ему в тон: – Можно просто Курт. Так и запишите, когда поведёте расстреливать.

– Вас не расстреляют, – поспешно сказала Снежана. – Правда-правда. – Она внезапно почувствовала, что краснеет: последние слова прозвучали наивно и совсем по-детски. – Меня зовут Снежана, – выпалила она. – Снежана Федотова. Медведь мой отец.

– Ладно, парень. – Медведь коротко хохотнул и размашисто хлопнул Курта по плечу. – Можно сказать, познакомились. Спасибо тебе.

Октябрит вопросительно поднял брови.

– Я видел вспышку от выстрела, – объяснил Медведь. – И видел, как ты увёл ствол. Можешь считать меня своим должником.

– А ты уже рассчитался. Вот расписка, – пленный ткнул себя в кровоподтёк на правой скуле. – Выплатил всё сполна.

Снежана прыснула. Медведь, растерявшись на миг, подхватил смех, а через секунду хохотали уже все трое.

– Веселитесь? – Сухопарый подтянутый октябрит, голубоглазый блондин с грубым, словно рубленым лицом, подошёл, выругался по-октябрьски и по-июльски продолжил: – Я бы тоже, если что, посмеялся. Правда, забавно, что завтра мы будем корчиться под пулями? Кстати, рекомендую нас повесить, я слыхал, с боеприпасами в декабре небогато. Меня можете вздёрнуть в первую очередь, я командовал этими людьми и жалею лишь, что нас задавили числом. Будь нас не шестнадцать, а сотня, и посмотрели бы, кто кому вязал бы на шеи верёвки.