Шрифт:
Сначала смотрели травматиков.
– Что это он молчит? – спрашивал Генрих, пытаясь поймать лучом офтальмоскопа зрачок рычащего и извивающегося на койке, как Лаокоон, больного.
Вязки, которыми больной был прикручен к постели, заменяли змей.
– Хрипит, а ни одного мата. Афазия? И веки не поднять! Ты его пунктировал?
– Нет.
– И не вздумай! Лобные доли у него разбиты. А если он правша – то более пострадала левая лобная доля мозга. «Ангелографию» надо делать! Смотри, какой Кохановский [23] ! А стопные! И Оппенгейм, и Бабинский с обеих сторон, и Гордон! Мудак ты, друг любезный! Заведующий тебя убьет. Беги, заказывай рентген!
23
Симптом: при попытке врача поднять веко больного тот с силой судорожно смыкает веки; при этом сам, вне осмотра, глаза открывает свободно.
Бегу, звоню, заказываю рентген, вызываю анестезиолога: ангиографию [24] («ангелографию», по Генриху) делаем под наркозом.
К приходу заведующего больной «раскручен»: поступил, наблюдался, консультирован нейроофтальмологом, ангиография, операция, сейчас в реанимации, показатели стабильные. Обо всем этом я победно докладываю на утренней «пятиминутке».
Генрих сипит за спиною:
– С тебя коньяк, ласунчик, сукин кот.
24
Ангиография – рентгенография сосудов с контрастными веществами.
Потом, в течение всего рабочего дня, можно было видеть, как Генрих в своем кабинете «пытает» интересного больного.
Жалобы он собирал часа два.
Генрих говорил:
– Если правильно задавать вопросы, направлять больного, то только по одним жалобам можно поставить диагноз. Без осмотра и ваших дурацких рентгенов!
Часами он мог расспрашивать о головной боли. Сейчас-то я знаю, что эта тема – неисчерпаема и увлекательна, как хороший детектив, но тогда… Генрих отпускал больного только на завтрак и обед, лишая «тихого часа». Сидел, пыхая мундштуком с половинкой той же «Примы», – думал.
Приходил заведующий:
– Что получается, Генрих Александрович?
– Пока что надо дифференцировать опухоль лобной доли с опухолью доли височной, не исключая опухоль мозжечка. А вероятнее всего – нет ничего. Не наш это больной.
В самом конце рабочего дня Генрих явился в ординаторскую и сказал с пафосом:
– Какой идиот направил этого больного к нам, в нейрохирургию? (И ведь знал – кто этот идиот!)
– Вообще-то, я и направил, – буркнул заведующий.
– Так вот! У больного туберкулез. Туберкулезное поражение оболочек мозга и самого мозга. Видали, какие ресницы? На полметра! Склеры глаз – как у младенца, глаза – блестят. И всегда – легкий румянец.
Заведующий взвился:
– Генрих Александрович! Мы еще по ресницам диагнозы не ставили!
– Дело ваше, но я свое мнение уже записал. А далее – как хотите.
Рабочий день закончился. Я достал бутылку «Каспия» о пяти звездах, яблоко. Попросил в процедурке две мензурки, в которых больным дают микстуры. Праздничный стол накрыт! Выпили по чуть-чуть. Генриха повело:
– Видал, как взвился бугор? Думать не хочет. Всё давай-давай: ангиография, пневмоэнцефалография… И резать, резать!
Выпили ещё по одной. Генрих продолжал:
– Чтобы поставить диагноз ОРЗ, нам ведь не нужны сложные анализы, рентген и прочая чушь. Посмотришь, а больной чихает, сопли у него ручьем, глаза – красные, горячий лоб… Вот и диагноз. Или хромает человек, и опытный ортопед-травматолог уже по походке понимает, что у больного сломано. Значит, и у опухолей головного мозга должны быть простые признаки, и мы их видим, но не понимаем, не трактуем. Ходи, смотри, пересматривай. Ходи на вскрытия. Я ведь всегда хожу. Не верю я шефу и его «находкам» на операциях… Да и патологоанатомам все меньше верю! Спелись эти голубчики давно!
– Ох, Генрих Александрович! Опять посадят.
В это время в дверь постучали условленным стуком. Вошел главный врач. Еще полгода назад он был нашим заведующим, но сейчас – вознесся!
Генрих засуетился:
– Вот тут мы, В. К., больного обсуждаем…
– Я так и понял, – сказал главный и вышел вон.
Через пять минут он вернулся, неся в руках бульонную чашку. Поставил на стол:
– Наливай!
Генрих стал лить коньяк в чашку, тревожно посматривая на главного.
– Вам сколько?
– Ты что, краев не видишь, окулист?
Взял полную чашку обеими руками и понес прочь, боясь расплескать.
У порога обернулся и сказал:
– У меня кабинет – прямо под вами, на одном стояке. Не ссыте вы, ради бога, в раковину: такая вонь идет, и всё – ко мне! Посетители нервничают.
– Это не мы! – возбудился Генрих. – Сами страдаем. Это мамки из детской хирургии горшки выливают в раковины.
Главный ушел. Генрих посуровел:
– Опять обпил! Говоришь, что я опухоли носом чую?! Лучше бы я выпивку чуял, как наш главный! Всегда, как только первую выпьем – он уже тут как тут!