Вскрикнув, Нариман проснулся и, сдернув с глаз тряпичные очки, зажмурился. Вновь открыл глаза и увидел сидящую на постели в ночной рубашке Салиму, потирающую ушибленный лоб. Откинувшись на спинку кровати и, театрально вздернув подбородок, он выжидающе уставился на жену.

– Нариман, – начала оправдываться Салима, – я тебя позвала, ты не слышал, я наклонилась, а ты вдруг резко вскочил, вот мы и стукнулись лбами…

– Ай, Салима, я и так всю ночь не спал, и так у меня голова раскалывается, – раздраженно начал было Нариман, но увидев скривившееся лицо готовой расплакаться Салимы, быстро поменяв интонации, примирительно сказал. – Ладно, ладно, ничего страшного не случилось. И за… вчерашнее, ты прости меня…, я просто уставший был. Перед праздниками всегда много работы. А тут еще эта поездка…

Салима кивала головой, тихонько шмыгая носом. Нариман потянул ее к себе, погладил по голове, по густым тяжелым волосам, рассыпавшимся по плечам. Теплая волна нежности прошлась по всему его телу. Салима прижалась к нему, потом вдруг быстро отстранилась и, виновато потупившись, сказала:

– Опоздаешь в аэропорт…

– Что уже пора? – удивился Нариман.

Салима кивнула головой, и, еще раз шмыгнув носом, тихонько добавила:

– Я лучше завтрак тебе приготовлю, Нариман…

Нариман никому не разрешил ехать в аэропорт. Дети повисли на нем в коридоре, щебеча, как птенцы:

– Ата! Ата! [3]

Расцеловав каждого, Нариман осторожно стряхнул их по одному на пол. Обнял Мамеда. Салима подошла последней и стыдливо поцеловала его. Нариман обнял жену и шепнул:

– Береги себя и детей.

Салима всхлипнула. Нариман быстро повернулся и вышел из дома, волоча за собой старый черный чемодан. В пролетке его догнал Мамед и ловко отобрал чемодан. Внизу уже ждало такси. Мамед впихнул чемодан в багажник и еще раз обнял отца. Нариман поднял голову наверх. За закрытыми окнами застекленного балкона торчали головенки отчаянно размахивающих руками детишек. Салима не разрешила им открыть окна, чтобы на шум не повыскакивали соседи, и стояла рядом, слегка приподняв Мединку и следя за тем, чтобы никто не потянулся к оконной задвижке. Нариман махнул на прощание рукой.

Трехзвездочный отель «Галилео» находился неподалеку от центрального вокзала «Термини». Поднявшись в номер, Нариман остановился у входа, не решаясь войти в сумрачную комнату. «Как будто здесь кто-то умер… – подумал он, но тут же одернул себя. – Ты в Риме, Нариман, в Риме!» Он вошел в номер и включил свет. Две старые кровати с покрывалами бордового цвета были поставлены поперек комнаты, напротив прислонился к стене почерневший от времени деревянный шкаф. Окна были закрыты гардинами такого же цвета, что и покрывала на кровати. Маленький столик с креслом был втиснут в угол, справа перед окном на тумбочке стоял телевизор.

Оглядевшись, Нариман затащил свой черный чемодан в номер и закрыл за собой дверь. Бросив папку с бумагами на кровать, прошел к маленькому столику и увидел сразу за шкафом дверь в ванную комнату. Заглянув в ванную, он нашел выключатель и механически вымыл руки, слегка обрызгав рукава пальто. Все также не снимая пальто, прошел к окну и попробовал раздвинуть занавеси. С третьего раза ему удалось заставить сдвинуться в сторону тяжелую материю, из под которой выглянула балконная дверь. Открыв ее, он ступил на крошечный балкончик, на котором как раз поместились две ноги. Оглядев небольшой почти квадратной формы дворик с развешанным бельем на балконах, он даже зажмурился от удовольствия. Типичный итальянский дворик, хитроумно спрятанный почти в центре Рима, поднял ему настроение. Он шагнул в комнату, оставив открытой балконную дверь, снял пальто и повесил его в мрачный шкаф. Выключил свет, но подумав о том, что хотя бы здесь можно не экономить, опять щелкнул выключателем. Подошел к небольшому телевизору. Просмотрев три имеющихся канала с плавающими полосками и непрерывной речью, выключил. Поежился. Открыл чемодан, положив его на соседнюю кровать, нашел шарф, обмотал вокруг шеи и тут же размотал. Бросив шарф на кровать, достал из черной папки бумаги и прошел к балкону. Закрыв дверь, сел за столик. Придвинул кресло, включил настольную лампу и начал просматривать документы. Наткнулся на программу, отправленную факсом итальянскими коллегами. Покрутил ее в руках, думая о том, что он, написавший так много об этрусской культуре, сможет теперь своими глазами увидеть находящиеся в предместьях Рима некрополи и руины важнейших этрусских городов. Погладил пальцем пункт, под которым стояло посещение Этрусского музея.

В последний раз на научно-практической конференции Нариман был лет пять назад. «Выездным» в институте числился только Идрисов. «Этот – специалист по всем периодам…» – почему-то разозлившись, подумал он и покрутил шеей, пересчитывая про себя поездки Идрисова. Вновь кольнула мысль, что Идрисов «уступил» ему Рим только из-за выборов, дата которых все время переносилась. Временами, правда, уклончиво сообщалось, что «возможно, уже скоро» или «уже точно, после праздников». Нариман гнал прочь возникающую иногда мысль о том, что его вообще могут куда-нибудь выбрать. Кандидатура его последние восемь лет постоянно выдвигалась на разные должности, но кроме заработанного собственным горбом звания профессора больше ничего и не предвиделось. «У меня нет денег, – мысленно успокаивал он себя, пожимая руку и поздравляя в очередной раз «честно победившего», – есть только голова, способная думать». И теперь, уже больше года заменяя получившего повышение и ушедшего из института Карадаглы, не сомневался в том, что и должность заведующего кафедры ждет того, кто предложит побольше и в твердой валюте. Но даже зная все это и не будучи уверенным в том, что выборы действительно состоятся, на эту поездку в Рим решиться было трудно.

Он вздохнул, отложил в сторону программу конференции, на которую вот уже несколько минут смотрел невидящими глазами. Подошел к чемодану, рассеянно перебрал одежду. Лег на соседнюю кровать и начал изучать потолок. «Неплохо бы его побелить», – устало подумалось, глядя на темные разводы. Попытался взбодрить себя и повторил несколько раз вслух:

– Ты в Риме, Нариман! В Риме!

«Действительно, что это я, – пожурил он себя затем шепотом, – приехал в Рим, чтобы лежать в гостинице?» Он сел, удивившись тому, что разговаривает сам с собой. Затем встал, надел драповое черное пальто и вышел из номера.

Моросил дождь. В голове возникли прочитанные в самолете строчки из путеводителя: «Stazione Termini… this area is rife with pickpockets and gangs of thieving children» [4] . Подумав о том, что все же лучше, что Салима осталась с детьми, мысленно опять вернулся в институт. В голове молнией пронесся срывающийся от волнения голос секретарши, звонившей с кафедры к нему домой:

– Нариман муаллим! [5] Кто мог это сделать?! Зачем?!

От имени администрации института кто-то позвонил в кассу аэропорта и снял бронь на билеты в Рим. В институте об этом узнали лишь через неделю, когда собрались выкупать билеты.

– Что делать? – почти плакала в телефонную трубку секретарь.

– А ничего, – ответил Нариман, – нет билетов – нет проблем. Значит, не еду.

В трубке заскрежетало и неожиданно Нариман услышал елейный голос Идрисова:

– Нариман муаллим, доброе утро. Вот мимо вашей кафедры проходил…

– …

– Как же так получилось, а?

– Видимо, кто-то перепутал…

– Вы думаете? А, по-моему, кто-то специально… Ведь вам высокая честь выпала представлять, так сказать, весь наш институт…

– …

– Вот ведь какая досада! Вот ведь какие негодяи на свете есть! Сейчас-то уже без разницы, но скажу вам честно, ведь это я вашу кандидатуру предложил. Вы меня слышите, Нариман муаллим?

– Слышу.

– Так вот, – вдохновенно продолжил Идрисов, – я говорю, Рауф Фуадович очень расстроится. Да еще коллеги подумают, что вы специально поездку сорвали…

Идрисов сделал паузу. В трубке опять заскрежетало. Нариман молчал.

– …из-за выборов, – закончил предложение Идрисов и продолжил доверительным тоном. – Вы же знаете, Нариман муаллим, языки тут длинные и без костей, всем всего не объяснишь и надо ли? Ай-ай-ай, какая халатность! Так подвести своего заведующего! Ай-ай-ай…

Последние слова Идрисова относились к уже в голос плачущей секретарше. Нариман повесил трубку. Он знал, что в кассе билеты есть всегда. И если нет брони месячной давности, то нужно просто переплатить и тогда получишь билет в любом нужном тебе направлении.

«Деньги, опять проклятые деньги…», – Нариман мерил шагами комнату спальной. Если делать небольшие шаги, то получалось семь, и он упирался в подоконник, бросал рассеянный взгляд на пустынный дождливый двор, мельком смотрел на серое небо и шагал обратно до двери, которую закрыл на задвижку. «Мамед в институте, у него сегодня два зачета. Ибрагим и Зуля в школе, а Салима, думая, что я работаю, взяла с собой Мединку и спустилась то ли в магазин, то ли к соседке», – думал он, разглядывая три крючка на двери, на которых висели два халата и старое пальто. «Почему они тут висят?» – он озадаченно перевел взгляд с одежды на часы. На двенадцать он назначил экзамен.

«А может специально придумывают, что билетов нет? Денег хотят…»

Перед входом в здание института его уже поджидал Яшар, радостно вскричавший:

– Нариман муаллим!

Он уже сумел договориться в кассе аэропорта и за определенную переплату билеты пообещали «достать».

– Но единственная возможность второго быть в Риме – это вылететь тридцатого, – взволнованно повторял Яшар.

Перед глазами встало заплывшее жиром лицо Шукюра, родственника Салимы. Вспомнив о его манере носить деньги в бумажных базарных пакетах, он внутренне передернулся. Они поднялись на кафедру, где кроме печатающей на машинке секретарши никого больше не было. Увидев его, она вскочила с места. Нариман кивнул ей и прошел к своему письменному столу.

– Нариман муаллим, соглашайтесь! – продолжил Яшар, идя за ним по пятам.

Нариман положил на стол свою черную папку и, не садясь, взял бумаги, приготовленные секретарем.

– В Италии первого января будут вводить новую валюту. Ведь это исторический момент! И вы будете при этом присутствовать! Представляете?! – горячился Яшар.

Нариман снисходительно улыбнулся в ответ.

– Ведь это бывает раз в жизни! – не унимался Яшар. – Я вам еще отличный путеводитель достану.

Он молчал, делая вид, что внимательно изучает документы, которые держал в руках, обдумывая то, как рассказать обо всем этом Салиме. Обругал про себя спекулирующих билетами в кассах аэропорта, думая о том, что без денег и без связей в этом городе возможно лишь жалкое прозябание, и вдруг подумал, что вот это и есть взятка, которую он берет у своего аспиранта. «Бегал бы так Яшар, если бы я не был научным руководителем его кандидатской?» – пронеслось у него в голове.

– Соглашайтесь, Нариман муаллим, – торопил Яшар, словно прочитав его мысли, – а то и эти билеты сейчас уйдут.

Перед глазами встало ехидное лицо Идрисова и, окончательно решив, что это Идрисов «организовал звонок» в кассу аэропорта, он взял папку и, бросив на стол бумаги, сказал привставшей опять секретарше:

– Я в 105-ой.

Направившись к выходу, задержался у дверей, повернувшись, внимательно взглянул на несколько озадаченное лицо Яшара, и вдруг, подмигнув, добавил:

– А путеводитель – это отличная идея!

Стены кафедры огласились радостным возгласом Яшара.