— Это была шутка.

Шуткой, надо полагать, было в все то, что она писала мне, когда я была в Перми, а она в Свердловске.

Итак, она поступила в Свердловский университет, а я нет. Не вдаваясь в детали, этот факт расценила она, по всей вероятности, как неоспоримое доказательство своего превосходство надо мной. И начала знаваться. И не только по этой причине, еще и потому, что начала вдруг придавать значение своей родословной, чего я раньше за ней не замечала, тому, что она из зажиточной семьи, а я из простой, многодетной и бедной. Впоследствии я убедилась, что это было именно так. Отец ее уже в те годы был директором начальной школы, а мать завучем в той же школе. Но она, Роза, высоко оценивая своих, недооценивала моих родителей, судя по тому, как они одевались. Мама моя, правда, не имела никаких чинов. Будучи матерью четырех дочерей, лишена была возможности где-то работать. Сидела дома и присматривала за детьми, как велел ей отец. Но он, мой родитель, был далеко не прост. Окончив всего 4 класса сельской школы и начав работать на железной дороге внутризаводского транспорта в качестве стрелочника, дослужился до итээровской должности. Вносил рационализаторские предложения. Ему было присвоено звание — техник-лейтенант движения. Но главное вот что: том отрезке железной дороги, который находился в ведении станции «Доменная»,где он трудился в течение 50 лет, по его вине не произошло ни одной аварии.

Правительство высоко оценило его заслуги. Он был награжден Орденом Трудового Красного ЗнамениВ то время это считалось очень высокой наградой. Но я его достижениями не хвалилась. И когда меня подружки спрашивали: «Кто твой отец?», я отвечала: «Рабочий».

Дело ведь не в том, кто твои родители, а в том, кто ты сам. К чему стремишься и кем со временем станешь. Так я рассуждала, будучи еще школьницей. Однажды я спросила у отца, как ему удается делать свои изобретения. Он ответил: «Очень просто. Думаю, думаю, пока не придумаю».

Придумать по работе что-то новое он мог. А вот грамотно изложить свои соображения на бумаге — нет. Это делал за него кто-то другой, у кого было высшее специальное образование. С этим человеком и приходилось отцу делиться причитающимся ему за данное открытие материальным вознаграждением. В результате такой дележки отцу моему за его «талан», как выражалась мама, доставался «шиш да маленько». Одним словом, за рацпредложения получал он мизерную добавку к своему жалованию. И мы, Немовы, еле-еле сводили концы с концами. О том, как мы жили в первые послевоенные годы, подробно написала я в своей первой книге. Сейчас скажу коротко. Выпутаться из нужды помогла нам одна из соседок, работающая бухгалтером на каком-то предприятии, богатая и очень добрая женщина. Своих детей у нее не было. Посочувствовав моим родителям, многодетным, она дала им денег в долг, чтобы смогли они внести первый вступительный взнос и взять в аренду земельный участок. Они так и поступили. А поскольку они, в прошлом крестьяне, имели прежде опыт работы на земле, дело у них скоро пошло на лад. В короткий срок рассчитавшись с соседкой, трудясь в поте лица, родители мои встали наконец на ноги. На этой земле они вырастили сад, а я, когда этот участок, по маминому завещанию, перешел в мою собственность, построила дом из шлакоблоков, с верандой и мансардой...

Вернусь к проблеме, затронутой мною выше: как заслуги родителей должны отражаться на поведении их детей. Гордиться в душе достижениями старших родственников, если таковые имеются, дети, конечно, могут, но хвастаться ими перед своими сверстниками — нет. Особенно непозволительным, по моему мнению, то, что почести, которых отцы и матери добиваются трудом, автоматически переадресуются их нерадивым чадам.

Но, к сожалению, не все так думают, как я. Мне кажется, когда Роза поступила в университет, который в 50-е годы готовил в основном преподавателей средней школы, ей зачли не только те баллы, что набрала она на вступительных экзаменах, но и то, что являлась она дочерью учителей. Узнав это, она и стала гордиться своим происхождением, тем, что мать ее — потомственный педагог. По всей вероятности, она и в школьные годы большое значение этому придавала, но убеждения свои скрывала от других, держалась скромно, понимая, что одноклассникам, которые в основном были из таких же семей, как моя, не понравится, если она станет кичиться собой перед ними. Она даже заискивала перед большинством, которое ведь решает, выберут ее или нет в органы ученического самоуправления школы. А ей, считающей себя в душе особенной, очень этого хотелось, — быть на виду. И ради этого укрощала она вою гордыню. Знала она (родители, без сомнения, это внушали своей младшей дочери), что одноклассники именно потому, что она дочь педагогов, предъявляют к ней повышенные требования, и старалась их претензии удовлетворять. Когда же наконец она вырвалась на свободу и мы остались с ней один на один, она, взяв надо мной верх, дала волю всему, что раньше вынуждена была скрывать, всем своим предосудительным свойствам, что называется, распоясалась. И начала чваниться. Хвалилась она не только близкими своими родственниками, но и дальними. Все уши мне прожужжала, рассказывая про одну из своих теток, называя ее не иначе как «полячка гордая», делая ударение на втором слове этого словосочетания. И я чувствовала, как ей хочется походить на эту женщину внешне, быть такой же, как она, высокомерной и неприступной на вид. А чем, собственно, эта особа гордилась? Тем, наверное, что кто-то из ее предков, которых давным-давно нет в живых, был поляк по национальности. Вот это заслуга! Больше нечем было ей гордиться, как поняла я из того, что Роза мне поведала.

Замуж вышла она за однокурсника, который тоже мог похвастаться своим происхождением. Его отец был военным, участником Великой Отечественной войны, вышел в отставку в чине полковника. Но я не слышала, чтобы Владимир (так звали супруга Розы) бахвалился чем-либо. Кем была по профессии его мать, подруга мне говорила. Но я это забыла. Помню только, что она работала где-то, а хозяйством не занималась. Ведала им домработница.

Родители Владимира одобрили его выбор, а вот родители Петра, не имеющие высоких должностей, когда он познакомил их со своей невестой и сообщил, из какой она семьи, по всей вероятности, рассоветовали ему на ней жениться.

Но дело, видимо, в том, что Петр ее не любил, иначе не посчитался бы ни с мнением своих родственников, ни с моим.

Поженились Роза и Владимир, еще будучи студентами. Окончив университет, работали, как выразилась однажды Роза, у черта на куличках. Он — директором школы, она — преподавала чистописание. Я, окончив институт, была назначена завучем неполной средней школы (в своем городе). Работать завучем я отказалась, было мне тогда полных 20 лет, и стала преподавать русский язык и литературу в вечерней школе. Когда ШРМ [1] пришли в упадок (очень снизилась посещаемость: на уроках присутствовало человек 10 из записанных в журнале сорока), я перевелась в общеобразовательную. Роза же, отработав три года там, куда их распределили после окончания университета, и вернувшись в Магнитку, сразу поступила в общеобразовательную, но через некоторое время вынуждена была перейти в ШРМ. В общеобразовательной, в детской, как принято говорить, не так-то просто работать. Детям свойственно нарушать дисциплину. И не каждый учитель, тем более молодой и неопытный, способен держать их в руках. Когда представилась возможность, по знакомству, она устроилась преподавателем в педучилище, куда поступали, главным образом, девочки, приезжающие из окрестных деревень. Эти, выросшие в деревне, девушки гораздо послушнее городских. По этой причине работать в педагогическом училище было гораздо легче, нежели в общеобразовательной школе. Роза прижилась в этом учебном заведении. Платили же одинаково что там, что здесь. Супруг Розы по прибытии в Магнитогорск какое-то время был директором той школы, которую окончили мы с Розой. Затем поступил в аспирантуру в Москве, на очное отделение. Защитив диссертацию, стал преподавать какой-то предмет в одном из технических вузов в Магнитке. Умер в 70 лет от инфаркта.

Петр, окончив индустриальный техникум, был направлен в областной центр на какой-то засекреченный завод, называемый «почтовым ящиком». Участвовал в ликвидации последствий чернобыльской аварии. Облучился, но остался жив. Женился он раньше, чем Роза вышла замуж. Мне кажется, она до сих пор сожалеет, что не сложилось у них с Петром. Мужа своего она не любила, несмотря на его «высокое происхождение» и красоту, и флиртовала направо и налево, пока не надоело ему это и он чуть было не развелся с ней, вступив в связь с другой женщиной. Роза, считавшая себя несказанной красавицей, спохватилась наконец, умоляла его не покидать ее. Стать вдруг брошенной женщиной — к этому она не была готова. Пусть бросают других, но только не ее. Он остался, взяв с нее обещание, что она прекратит свои шалости на стороне — это раз. Во-вторых,серьезно займется хозяйством. Флиртовать с посторонними мужчинами она, конечно, не перестала, научившись скрывать это от супруга, но в доме навела порядок, готовить научилась, как в ресторане. Но это было уже позднее.

К этим событиям в ее биографии не имела я никакого отношения. Пока муж Розы был жив, я нередко приходила к ним в гости (по ее приглашению, разумеется), но никогда не стремилась вызвать его интерес к своей персоне: не кокетничала, не заигрывала с ним. Розочка же, в отличие от меня, считала себя несравненной красавицей и, влюбляясь то в одного мужчину, то в другого (что, конечно, свойственно молодости), не раз пыталась поссорить меня с тем или иным из представителей сильного пола, с кем я когда-либо была дружна. Об этом следует рассказать подробнее.