Один писатель — человек добрый, другой — злой. Это не связано с талантом, таково качество личности, которое невозможно скрыть. И даже если в личном общении человек сумеет утаить какие-то свои черты, они все равно проступят в тексте.

Я хочу сказать, что человеку невозможно избавиться от самого себя. Когда ты садишься писать — это именно ты садишься писать. И текст проявит не только наличие/отсутствие таланта, но и многое другое, присущее лично тебе. Какой ты есть — таков ты и будешь в тексте. Добрый или злой, любишь людей по-настоящему, любишь их благодаря Дейлу Карнеги или вообще их ненавидишь; каково твое отношение к смерти, опасности, жизненным трудностям, сексу, в чем для тебя смысл свободы, как ты смотришь на вопиющие вопросы современности (вегетарианство, чайльд-фри и так далее).

Театр начинается с вешалки, а книга начинается с образа автора. И если это твоя личная книга, если это именно то, что в тебе созрело, что наболело, набухло и рвется наружу, — оно неизбежно вырвется вместе с образом тебя-сегодняшнего.

Здесь я хочу сказать пару слов о таком феномене, как «исповедальность прозы». Помните, наверное, в фильме по пьесе Горина «Тот самый Мюнхгаузен»: к барону пристают, чтобы он исповедался, а он отвечает: я исповедовался всю жизнь. Все творчество — это своеобразная исповедь.

Возникает сразу два вопроса:

— какой смысл в чьем-то чужом (для читателя) личном самокопании?

— не стремно ли, прямо выражаясь, вот так писателю выворачиваться наизнанку? А вдруг недруги воспользуются информацией?

Ответы здесь таковы.

Дело в том, что писатель — это не какой-то инопланетянин. Он такой же человек, как тысячи прочих, на него похожих или не очень. Стоит расстаться с иллюзией, что до тебя никто не переживал ситуации первого поцелуя, — тогда вопросы отпадут сами собой. При всей уникальности личного жизненного опыта — он типичен. Будь по-другому, мы не в состоянии были бы читать произведения, написанные не нами. Чужое переживание на самом деле нам не чужое, потому что все мы принадлежим к одному биологическому виду, проходим одни и те же жизненные этапы. Поэтому нам интересен чужой опыт — этот опыт немножко и наш тоже.

Читатели иногда спрашивают: «Как получилось, что вы написали книгу целиком и полностью ПРО МЕНЯ?» Да потому, что «деточка, все мы немножко лошади». Я — это ты. Я-Писавшая-Тогда-Ту-Книгу очень похожа на Тебя-Читающую-Сейчас-Эту-Книгу: то, что волновало меня тогда, волнует тебя сейчас.

Вопрос второй. Почему писателю не страшно выворачиваться наизнанку? Да потому, что живой человек постоянно изменяется, непрерывно движется вперед. Представим себе время как отрезок. Вот жирная точка на отрезке времени — роман. Этот роман насколько возможно полно отражает мысли, чувства, жизненный опыт писателя, соответствующие данной точке, данному пункту. Вот роман написан, напечатан, вышел, попал в руки к читателю. И что же, у читателя, постороннего, в сущности, человека появился ключ к душе автора?

Ничего подобного. Потому что автора в этой точке уже нет, он уже переместился в другую на своем отрезке. «А, так ты алкоголик!» — восклицает всезнающий читатель. И смотрит на автора свысока. «Да нет, чувак, информация устарела. Я уже год как завязал», — пожимает плечами автор. «Но ты был алкоголиком», — настаивает читатель. «А в детстве я еще и писался в постель, — парирует автор. — Кстати, ты тоже». — «Откуда ты знаешь?!» — читатель в шоке. «Я ведь душевед. Писатель я. Поэтому и знаю».

Так обстоит дело с образом автора в произведении, которое является личным, авторским, изошедшим, так сказать, из человеческих глубин.

Но так ли обстоит дело с образом автора межавторского проекта?

Приступая к созданию текста, человек в первую очередь должен определить для себя, без кокетства и самооправданий:

почему я это делаю?

1. Потому что мои герои для меня живые, мой мир для меня настоящий, потому что я могу одеть свои мысли, образы и фантазии в одежку из слов и отдать их другим людям?

2. Потому что мне нечем заплатить за электричество, а деньги за «Конана», пусть небольшие, обещают уже на следующей неделе?

3. Потому что я увлекаюсь миром игры «Берсерк», и мне хочется запечатлеть какие-то моменты этой игры на бумаге (поделиться с другими фанатами, продлить ощущение приключений в виртуальном мире)?

Все эти побуждения одинаково почтенны и все они приводят к созданию текста. Но для того, чтобы с текстом все было в порядке, автор должен с самого начала отчетливо видеть собственный образ и не питать иллюзий. Взгляд на себя должен быть предельно четким.

Для меня вопрос об «образе автора», работающего в межавторском проекте, разрешается с помощью псевдонима.

Я никогда не скрывала своих псевдонимов, если только их не забывала. Да, и Дуглас Брайан — это я, и Ярослав Хабаров — это я, и Дарья Иволгина — я, и еще Елена Толстая, и еще кто-то там. Я развела целое море иллюзорных авторов, каждый из которых не является собственно «писательницей Хаецкой» на сто процентов. Любой из них представляет собой сумму моих ремесленных навыков и конкретных издательских требований к конкретной серии. Сама по себе, добровольно, я не стала бы наматывать кишки героя на копье, описывать атаку трехметровой жабы или поединок героя со злодеем на развалинах зловещего храма под зловещим светом мертвой луны. Сфера моих настоящих интересов лежит несколько в иной области. Но если данная конкретная серия «героической фэнтези» требует подобных сцен, то подобные сцены будут в заказном проекте.