Шрифт:
Если мы не в силах решить первую символическую головоломку Фулканелли, у нас не слишком много надежды правильно истолковать всю остальную книгу. Действительно, если предположить, что он играет с нами в честную игру, то тогда критически важный ключ к разгадке должен таиться в исходной группе выделенных слов и фраз. Как же нам прочесть ее?
Первое, что сразу же бросается в глаза, — это то, что Фулканелли хочет привлечь наше внимание к двум крупным церковным праздникам, которые весьма близки по настроению и являются откровенно языческими по происхождению. Первый из них, Праздник Дураков, получивший теперь невероятно широкую известность благодаря диснеевской киноверсии — фильму «Горбун собора Нотр-Дам», по всей вероятности, представляет собой трансформированный вариант римских сатурналий. В Средние века этот праздник отмечался как составная часть Двенадцати Рождественских ночей — святочных торжеств после Рождества, и обычно ассоциировался с праздником Богоявления (Крещения). Поскольку эта дата фигурирует и у Гюго, мы вправе полагать, что Фулканелли не случайно адресует ее нам.
Второй праздник, так называемый Ослиный праздник, представляет собой часть Пасхальных торжеств и по традиции знаменует собой день весеннего равноденствия или Благовещения Пресвятой Девы, то есть, согласно католической традиции, день зачатия Христа. Будучи в широком смысле связан с тем молодым ослом, на котором Христос торжественно въехал в Иерусалим, провозгласив себя потомком Давида («сыном Давида», то есть Мессией), и с Валаамовой ослицей, наделенной даром пророчества и провозгласившей, что Мессия придет из дома Давидова, Ослиный праздник, как указывает Фулканелли, имеет гораздо более древние алхимические корни. В курсивном метатексте Фулканелли фигурируют «делатели образов», «мистагоги из земли Саба», которые, судя по характеру своих даров (золото, ладан и мирра (смирна), были магами или волхвами.
Далее Фулканелли упоминает о целой «труппе» алхимических персонажей, для которых «готическая церковь служила театром». В числе «номеров» этой «труппы» перечислены показ ягодиц, игра в мяч и прочие профанные, то есть грубовато-простонародные трюки. Фулканелли связывает их с различными масленичными карнавалами и праздниками накануне Великого поста и пишет, что они являют собой последние следы древних полуязыческих празднеств.
Если же мы прочтем эти три абзаца, не обращая внимания на слова и фразы, выделенные курсивом, у нас возникнет ощущение, что их главная цель — сообщить нам информацию о неких языческих традициях, связанных с соборами, которые реально существуют, но остаются неуловимыми и непостижимыми для нас. Мы можем прочесть эти абзацы хоть сотни раз и быть вполне довольными своими трактовками их содержания и, однако, безнадежно упустим главное содержательное ядро, если не сумеем глубоко вникнуть в содержание слов и фраз, выделенных курсивом. Все это делает «Тайну» книгой по-настоящему инициационного характера, истинно алхимическим документом и, более того, путеводителем в алхимических поисках Камня Грааля — Камня Мудрецов, а Фулканелли — последним по-настоящему великим мастером «зеленого языка».
Каким же образом мы разгадали первую головоломку Фулканелли? Мы начали с того, что проанализировали значение одной точной даты, указанной нам, а именно 6 января — праздника Богоявления. В ранней церкви день Богоявления, знаменовавший день прихода волхвов, брака в Кане Галилейской и Крещения Иисуса Христа Иоанном Крестителем, имел куда более важное значение, чем сам день Рождества. Для некоторых сект внутри христианства, таких, например, как катары, Богоявление вообще было самым главным, центральным днем в церковном календаре. За совмещением этих трех событий кроется некий туманный секрет — секрет, раскрытие которого угрожало изменением концепции всей вероучительной доктрины христианства в ее изложении официальной церковью.
В этом сочетании символов мы видим, образно говоря, целую связку ключей. Так, здесь присутствует и сексуальная составляющая (брак в Кане Галлейской [185] ), за которой подразумевается сакральная Брачная ночь Святого Семейства, и официальное провозглашение Иоанном Крестителем в акте крещения Иисуса Сыном Божиим. Приход волхвов — это символ более позднего духовного течения и намек на существование неких просвещенных посвященных. Кроме того, Богоявление символизирует и другую, гораздо более древнюю традицию, чем эта христианская глосса, и в этом качестве оно представляло угрозу для церкви, которая предпочла сместить акценты и выдвинуть на первый план Рождество Христово.
185
Любопытно, что на браке в Кане Галилейской Христос совершил Свое первое чудо после выхода на земное служение, превратив воду в лучшее вино. Это дало врагам Его повод обвинить Его в волшебстве. Дело в том, что в античном мире роль вина как особой субстанции была настолько велика, что существовало и концентрированное вино, и даже сухое, кристаллическое вино, которое можно было незаметно растворить в воде и получить вино. Это был излюбленный трюк бродячих магов. Кстати, и Свое последнее чудо Христос совершил над вином, превратив его на Тайной Вечере в Свою Кровь. (Прим. пер.)
Собственно говоря, никаких Евангельских обоснований для установления даты Рождества не существует, ибо в Евангелии можно найти скорее намек на то, что Иисус родился поздней осенью, а не в середине зимы. В ранней церкви вплоть до III в. не существовало традиции празднования дня Рождества Христова, а общее распространение и признание этот праздник получил лишь в IV в. Более того, дата Рождества — 25 декабря — официально была установлена лишь в V в., да и то ее выбор был продиктован соображениями церковной политики, а не стремлением к духовной или исторической точности. Сам обычай служить мессу в честь Иисуса (отсюда — Христова месса) [186] в день рождения Митры — его наиболее могущественного соперника в языческом мире, был простой и понятной попыткой подавить его культ и «переадресовать» молитвы поклонников соперничающего культа, утверждая, что Христос более могуществен, чем Митра, ибо Он вытесняет и замещает последнего. Это разнесение праздников также подрывало еще недавно огромную важность праздника Богоявления и переносило появление волхвов на период сразу же после Рождества, вместо того чтобы сфокусировать внимание на историческом аспекте этого события.
186
Этим объясняется западное название праздника Рождества Христова, Christmas, возникшее из Christ’s Mass (букв. Христова месса). (Прим. пер.)
Однако праздник Богоявления оставался крайне популярным полуязыческим празднеством. В XI и XII вв. был возрожден Праздник Шутов [187] , который очень скоро приобрел форму альтернативного религиозного самовыражения. Первые гильдии, или организованные братства свободных торговцев, возникли в качестве организаторов и спонсоров этих карнавалов. В этих гильдиях нашли себе место и прикрытие различные еретические идеи, некоторые из них через несколько веков вновь заявили о себе уже в обличье «вольных каменщиков» — франкмасонов. Церковь, естественно, не видела особой разницы между этими язычествующими гильдиями и тайными обществами откровенно языческого толка и делала все возможное, чтобы прекратить их деятельность.
187
В славянской традиции слово «шут» очень часто выступало в роли субститута (замены) слова «черт». О языческих капищах и прочих нечистых местах говорили в безличной форме «там шутит». (Прим. пер.)
Праздник Шутов был связан с Богоявлением через посредство более раннего Ослиного праздника. Этот праздник, первоначально проводившийся в период между 14 и 17 января, был установлен в память о приезде Девы Марии на осле в Вифлеем, а также о скором бегстве Ее в Египет. Кроме того, на этом празднике вспоминали и о молодом осле, на котором Иисус въехал в Иерусалим, и о пророчествующей ослице Валаамовой, упоминаемой в Ветхом Завете. В наиболее раннем варианте этого карнавала Царь Шутов являлся в образе царя Валаака, который призывал пророчествующую ослицу. Когда же Праздник Шутов был перенесен на карнавальный период перед началом Великого поста, толпа простолюдинов встречала Царя Ослов, или Царя Шутов, с буйной радостью, напоминающей пережитки римских сатурналий, и он открывал праздник Богоявления. Этот перенос, или сдвиг, в период подъема ереси катаров и вспышки строительства готических соборов свидетельствует о том, что силы, пользующиеся решающим влиянием в церкви, были не вполне и не только ортодоксально христианскими.