Шрифт:
И покатилась вторая половина зимы под уклон, на ровное поле гонок.
Не мешкая, Афанасий Куриль отправил посыльных к богачам индигирской и восточной тундры. Мамахан послал вестовых во все якутские заимки. А как только дни начали удлиняться, Куриль покинул свой Булгунях, перекочевал к Большому Улуро и на едоме Артамона поставил огромный тордох.
Жаркими, хлопотливыми были эти дни у богатых друзей, решивших бросить вызов шаманству.
Куриль первым делом подобрал гонщика. За три луны до состязаний он пришел в тордох Пурамы и спросил:
— Пурама не забыл, кто он такой?
— Я? Твой шурин и первый охотник, у которого в мешках вместо шкурок гуляет ветер.
— Шкурки, надо менять на порох и железные капканы. А Пурама рыбу и мясо отдает шаманам, а потом шкурки на еду меняет.
— Я не пойму, зачем ты ко мне пришел и что хочешь сказать.
— Пурама не забыл, что его близкий родственник два раза подряд выигрывал на состязаниях? Хороший гонщик — вот кто такой Пурама!
— Теперь понимаю. Я, значит, должен выиграть тебе еще одно стадо и тоже умереть? Смотри, Куриль… Мельгайвач жирел, жирел — и лопнул. Кака ограбил его — и тоже лопнет. Всем богатством тундры одному человеку завладеть нельзя — бог не разрешит.
— Пурама прав. Я назначил большое состязание. Но гонки проведу по старому правилу: приз выигрывает хозяин оленей, а не гонщик. И ему незачем будет умирать… А за меня переживать нечего: если лопну, то не сейчас. Сядем, шурин, поговорим спокойно.
В тордохе было тепло. Пурама отличался огромным трудолюбием, без дела не мог сидеть, а лазить с иводером [49] по снегу мог сколько угодно. Но хоть и любил Пурама жить в тепле, был он, однако, настоящим сыном тундры. Худой, с сухим обветренным лицом, он казался человеком, которого не может взять никакой мороз. Да, в тундре все зависит от подвижности и трудолюбия — ленивых она жестоко наказывает. А Пурама побывал в таких переделках, что иной и не выдержал бы. К тому же характер у него был вспыльчивый, и жил он в постоянном напряжении, словно дикий зверек. Куриль, знавший его гордый и независимый нрав, редко бывал у него и мало ему помогал. Но сейчас он пришел — ему нужен был человек-пружина, человек-стрела.
49
Иводер — крюк из рога молодого оленя, приспособленный для добывания топлива.
— Я скажу кое-что важное, и Пурама сам поймет, почему об этом пока не надо рассказывать никому… Я и купец Мамахан решили поставить в тундре большой божий дом… — Куриль замолчал в надежде узнать, как воспримет главную новость простой человек.
И то, что последовало за этим, обрадовало его. И без того узкое лицо Пурамы стало вытягиваться — рот его открылся от удивления, а быстрые маленькие глаза будто ушли куда-то назад, чтобы издали разглядеть человека, знакомого и вроде бы незнакомого.
— Мы поставим божий дом, — продолжал Куриль, — а божьим человеком, попом, станет не приезжий, а свой юкагир. Мы его пошлем в острог на обучение. Но божий дом будет для всех, и строить его должны все. Я приду к Пураме первому и попрошу хотя бы одну песцовую шкурку.
— Я дам две! Нет, я дам три! — выпалил Пурама.
— Две хорошо, три не надо — пусть другие тоже дадут… А я и Мамахан богаче вас всех, и потому мы должны больше внести. Мы внесем, но мы хотим еще больше внести — чтобы дело шло скорей и надежней.
— Я понял тебя, Апанаа, кажется, хорошо понял, — сказал Пурама. — Призы отдадите? И их надо взять? — Но тут лицо охотника неожиданно переменилось, стало обыкновенным, злым и недоверчивым. — Я понял тебя, — повторил он, но уже иным, недобрым голосом. — Я дам песцов, я погоню оленей. Однако с условием: перед самой гонкой ты скажешь людям, что весь выигранный табун отдашь божьим работникам, которые сделают божий дом. Согласен? — Пурама привычно искоса посмотрел прямо в глаза Курилю, будто прицелившись в него из ружья. — Не сердись, Апанаа: дело такое — сразу не сообразишь. Тебе я верю.
Ты добрее других богачей. Но все вы обдумывали с Мамаханом? А вдруг Мамахан не выиграет приз и ничего не даст? И тогда тебе одному отдавать будет обидно…
— Он меня с наглым Какой равняет! — вспыхнул Куриль, забыв, что стоит ему согласиться с условием, как зятю крыть будет нечем.
— Почему ж я равняю? — спокойно сказал Пурама. — Приз будет честно выигран… Да кто же поверит тебе, — сорвался он с мягкого тона, — что в тундре богачи захотели поставить божий дом, как в остроге? Да еще захотели попом посадить юкагира, чтобы он с самим богом и царем разговаривал! Нет, не поеду я.
— Ну и ладно. К чертям! — встал Куриль и нахлобучил шапку. — Найду другого. Я сам хотел сказать, что оповещу народ: приз — для божьего дома. Найду гонщика. А Пурама пусть идет и прислуживает Сайрэ. Может, шаман посоветует охотнику из ружья Себе в живот выстрелить. Погляжу я, как зятю совестно перед богом будет, когда железный крест к облакам на ремнях потянут…
Он зло расшвырял обтрепанные полы ровдуги и, конечно, ушел бы, если б слова его не убили наповал все неверие и подозрительность Пурамы.