Шрифт:
Первое впечатление — праздник.
Второе — станция, вокзал перед третьим звонком.
Слишком беспокойная, слишком жадная суета для радостного праздника. В суете этой тревога и страх. Никто не обдумывает своего положения, не видит дальнейших шагов. Спешно хватает и чувствует, что придется бросить…
Улица кишит новоприезжими. Группы в самых неожиданных сочетаниях: актриса из Ростова с московским земцем, общественная деятельница с балалаечником, видный придворный чин с шустрым провинциальным репортерчиком, сын раввина с губернатором, актерик из кабаре с двумя старыми фрейлинами… И все какие-то недоуменные, оглядываются и держатся друг за друга. Кто бы ни был сосед — все-таки человеческая рука, человеческое плечо здесь, рядом.
Так, вероятно, дружно обнюхиваясь, страдали от качки впервые встретившиеся семь пар чистых с семью парами нечистых в Ноевом ковчеге.
На Крещатике прогуливаются многие без вести пропавшие. Вот общественный деятель, который месяц тому назад говорил мне, раздувая ноздри, что мы не должны уезжать, что мы должны работать и умереть на своем посту.
— А! А как же ваш пост? — неделикатно окликаю я его.
Он краснеет и решает шутить:
— Слишком испостился я на своем посту, дорогая! Вот подправлюсь немножко, а там посмотрим.
А глаза бегают, и не видно, в какую сторону они посмотрят…
Суетня на Крещатике. И деловая, и веселая. Посреди тротуара стоит всеведующий и вездесущий журналист Р. и, как хозяин раута, принимающий и провожающий гостей, жмет руки направо и налево, кивает головой, особенно уважаемых личностей провожает несколько шагов, другим только фамильярно помашет рукой.
— А! Наконец-то! — приветствует он меня. — Мы вас ждали еще на прошлой неделе.
— Кто «мы»?
— Киев!
Толпа несет меня далее, и Киев кричит вслед:
— Вечером, конечно, у…
Не могу разобрать где.
— Там все ужинаем, — говорит голос рядом.
Это петербургский адвокат, тоже незаметно из Петербурга исчезнувший.
— Давно вы здесь? Отчего не зашли попрощаться, когда уезжали? Мы о вас беспокоились.
Смущенно разводит руками.
— Как-то, знаете, все это так смешно устроилось…
Не успеваю кланяться, отвечать на радостные приветствия.
Вот один из сотрудников бывшего «Русского слова».
— Что здесь делается! — говорит он. — Город сошел с ума! Разверните газеты — лучшие столичные имена! В театрах лучшие артистические силы. Здесь «Летучая мышь», здесь Собинов [44] . Открывается кабаре с Курихиным [45] , театр миниатюр под руководством Озаровского. От вас ждуг новых пьес. «Киевская мысль» хочет пригласить вас в сотрудники. Влас Дорошевич [46] , говорят, уже здесь. На днях ждут Лоло. Затевается новая газета — газета гетмана под редакторством Горелова… Василевский [47] (He-Буква) тоже задумал газету. Мы вас отсюда не выпустим. Здесь жизнь бьет ключом.
44
С. 70. СобиновЛеонид Витальевич (1872–1934) — выдающийся русский певец, лирический тенор. (прим. Ст. Н.).
45
КурихинФедор Николаевич (1881–1951) — русский актер, выступал на многих сценах, в 1924 г. был одним из организаторов Театра сатиры в Москве; народный артист РСФСР. (прим. Ст. Н.).
46
Дорошевич ВласМихайлович (1864–1922) — русский журналист, прозаик, театральный критик; сотрудничал во многих газетах и журналах, прославился как «король фельетонов»; с осени 1918 по май 1921 г. жил в Севастополе. Потом вернулся в Петроград, где вскоре умер. (прим. Ст. Н.).
47
Василевский(псевд. He-Буква)Илья Маркович (1882–1938) — фельетонист, издатель, критик. В 1920–1923 гг. находился в эмиграции. После возвращения на родину летом 1923 г. активно работал в газетах и журналах, выпускал книги. В 1937 г. репрессирован; посмертно реабилитирован. (прим. Ст. Н.).
Вспомнился Гуськин: «Жизнь бьет ключом по голове»…
— Киевляне не могут опомниться, — продолжает мой собеседник. — Сотрудники местных газет при виде чудовищных для их быта гонораров, отпускаемых приезжим гастролерам, хотят сделать забастовку. Гастролеры-то уедут, а мы, мол, опять потащим на себе воз. Рестораны ошалели от наплыва публики. Открываются всё новые «уголки» и «кружки». На днях приезжает Евреинов. Можно будет открыть Театр новых форм. Необходима также «Бродячая собака» [48] . Это уже вполне назревшая и осмысленная необходимость.
48
« Бродячая собака»— художественно-артистическое кабаре в Петербурге, находившееся во втором дворе дома № 5 на углу Итальянской улицы и Михайловской площади (1 января 1912 — 3 марта 1915). (прим. Ст. Н.).
— Я вот здесь только проездом, — говорю я. — Меня везут в Одессу для литературных вечеров.
— В Одессу? Сейчас? Никакого смысла. Там полная неразбериха. Нужно выждать, пока все наладится. Нет, мы вас сейчас не выпустим.
— Кто «мы»?
— Киев.
Чу-де-са!
Выплывает круглое знакомое лицо москвички.
— Мы уже давно здесь. Мы ведь киевляне, — заявляет она с гордостью. — У отца моего мужа был дом вот здесь, на самом Крещатике. Мы самые коренные… Здесь очень недурной крепдешин. Моя портниха…
— Придете сегодня к Машеньке? — покрывает москвичку актерский бас. — Она здесь на несколько гастролей. Дивное кофе… Варят прямо со сливками и с коньяком…
Пьют, едят, едят, пьют, кивают головами. Скорей! Скорей! Успеть бы еще выпить, еще съесть и прихватить с собой! Близок третий звонок…
Оленушка устроила мне приют у своих подруг. Одна из подруг служила, две младшие еще учились в гимназии.
Все три были влюблены в тенора местной оперы, восторженно клекотали индюшиными голосами и были очень милы.