– А вы рано просыпаетесь? – спрашивали люди.

– В шесть! – отвечал БМП.

– Ого!

– Час занимаюсь физкультурой по старославянской системе. Потом бегаю от инфаркта. В восемь на работе.

– Молодец…

Вдруг какая-то глупенькая девочка с сахарорафинадного завода протянула Бусыгину свой пригласительный билет и робко попросила автограф. БМП в ответ добродушно рассмеялся, сказал, что он не кинозвезда, а скромный партийный функционер, но автограф дал – и тут же десятки рук протянули ему свои глянцевые картонки с золотым тиснением… Смущенно пожимая плечами, БМП принялся надписывать бесчисленные пригласительные билеты.

– Вот это популярность! – Рядом с Чистяковым стоял Убивец и нежно наблюдал происходящее. – Любимец публики. К нам и то телевидение не ездит…

– Да-а… Теперь вот так… – неопределенно ответил Валерий Павлович.

– Давай-ка, Валера, я тебя домой подброшу! – предложил Иванушкин: – Ты у нас теперь безлошадный. Заодно и поговорим!

Чистяков заколебался: конечно, Убивец зря не подойдет – есть у него какая-то важная информация, но, с другой стороны, вот так запросто уйти во время небывалого единения БМП с народом – это откровенная демонстрация неуважения, совершенно лишняя для Валерия Павловича в его нынешнем положении…

– Брось! – заметив его сомнения, сказал Убивец. – Тебе это больше не нужно…

– Не понял, – похолодел Валерий Павлович.

– Поехали – объясню…

– Хорошо, – решился Чистяков. – Машина у служебного?

– Да.

– Хорошо… Я сейчас.

Он торопливо пошел, почти побежал в фойе. Свет там был уже погашен, стулья поставлены на столы ножками вверх. Только в подсобке мерцал огонек, и было видно, как толстая буфетчица, слюня пальцы, пересчитывает выручку. Надя стояла на том же месте, где еще совсем недавно имелся стенд «Досуг в районе», разобранный и унесенный сотрудниками отдела пропаганды.

– Прости меня за настырность… – увидев Валерия Павловича, начала Надя.

– Ну, о чем ты говоришь! Просто у меня сейчас трудное время…

– Да, я слышала…

– Слышала?! – дрогнул Чистяков и понял: если вопрос о снятии секретаря райкома дошел уже и до школьных учителей, дела его действительно ни к черту…

– Я слышала, как тебя Бусыгин критиковал, – объяснила она.

– А-а… Тебе нравится Бусыгин? – спросил Валерий Павлович.

– Нет. Он упивается властью. Это плохо кончится…

– Для кого?

– Для всех. Людьми может управлять только тот, кому власть в тягость.

В фойе ввалилась ватага дружинников. Из-за нехватки мест народ стихийно перетащил стулья из буфета в зал, и вот теперь их возвращали на место. Завхоз показывал, куда ставить, и громко ругал самовольство активистов, однако, заметив Чистякова, замолк и принялся сосредоточенно пересчитывать стулья, за которые нес материальную ответственность.

– Надя, – тихо проговорил Чистяков. – Не волнуйся. Я все устрою… – Он замялся, соображая, стоит ли говорить, какой ценой достанется ему это несчастное койко-место в Нефроцентре, но, подумав, решил не говорить.

– Спасибо, Валера…

– Я тебе позвоню на следующей неделе. Раньше не получится.

– У нас нет телефона, – забеспокоилась Надя.

– Тогда позвони мне ты. В среду. Ладно?

– Спасибо, Валера!

– Выше голову, товарищ! Скоро восстанет пролетариат Германии!

– Ты знаешь, – вдруг какой-то жалобно-радостной скороговоркой начала Надя, – Дима роскошно играет в шахматы. У него второй мужской! Представляешь?

– Какой Дима? – не сообразил Чистяков.

– Дима… – пояснила она. – Мальчика зовут Дима!..

Когда, запыхавшись, Валерий Павлович выскочил на улицу и очутился возле черной «Волги» с представительным московским номером на бампере, Убивец, уже сидевший рядом с шофером, посмотрел на Валерия Павловича с той грустной сердечностью, которая в отношениях между людьми их уровня означала: а мог бы и не заставлять себя ждать! Когда они выруливали из внутреннего дворика ДК «Знамя», Иванушкин попросил водителя проехать через Новокузнецкую, чтобы подбросить домой секретаря райкома партии.

Улицы оказались совершенно пустынными, и просто не верилось, что всего три часа назад они были запружены плотным, неостановимым потоком словно бы прущих на нерест автомобилей. Мелькали мимо освещенные, но уже бесхозные в эту пору стеклянные милицейские будочки. Водитель включил приемник, отыскал среди эфирного воя и скрежета «Маяк» – передавали симфоническую музыку. Чистяков подумал, что, уйдя из райкома, станет жить нормальной человеческой жизнью, накупит ворох классических пластинок, будет каждый вечер их слушать, особенно Чайковского и Сен-Санса. Он никогда не понимал по-настоящему музыки, но догадывался, что она примиряет с жизнью. А БМП, конечно, отдаст Валере это койко-место для Димы, обменяет на заявление по собственному желанию. Как будто в партии бывает оно, собственное желание!..

– После отчета на бюро горкома Бусыгин тебя уберет, – спокойно, как что-то само собой разумеющееся, сообщил Убивец. – Наш не хотел тебя отдавать, но ты же понимаешь!..

– Понимаю…

– Куда пойдешь?

– Не знаю…

– Возвращайся в науку.

– Куда? Ты смеешься.

– Поможем. Допустим, проректором к нам, в педагогический. А?

– Спасибо за заботу.

– Долг платежом… – отозвался Убивец и осторожненько спросил: – Дошло до нас, БМП вместо отчета хочет по горкому долбануть?! От имени и по поручению ширнармасс…