Думай – не думай, а нет под рукой даже просто квалифицированного хирурга, который, пусть вовсе не магическими методами, но вынул бы осколок из раны, да сшил рану, чтобы надежно остановить кровь. Никого… кроме меня. И не сказать бы, что у меня совсем нет опыта помощи раненым. Есть, и немалый. Не все, правда, пережили… то есть дожили до квалифицированной помощи настоящих лекарей. Но это было в самом начале. Потом уже не зря в других ротах удивлялись практически полному отсутствию потерь у нас.

Но сколько бы я не провел, порой довольно сложных, операций в походных условиях, иногда по колено в болоте, когда буквально в трех метрах за осокой шастают охотники гоблинов, я всегда дрожал и боялся – а вдруг не получится? Для меня это все равно, что проваленная диверсионная операция, которую мне доверили. А я не оправдал, да еще и потери понес.

Другое дело, что во всех предыдущих случаях я не был так слаб и опустошен. Могу ведь банально свалиться в обморок в самый ответственный момент.

Ощутив слабое пожатие, я взглянул в глаза смертельно раненой и понял – она чувствует мой страх и волнение, но верит в меня и надеется на лучшее. Хотя надежда постепенно тает и сменяется безнадежностью отчаяния.

Ее взгляд отмел все мои колебания. Будь что будет, а я сделаю все возможное. Постраюсь и невозможное, но это уж как получится. Ободряюще улыбнувшись девушке, хотя из-за слабости получился скорее мученический оскал, я начал действовать.

Первым делом, зацепив аурным захватом, выдернул осколок из живота гоблинки. Она вскрикнула от боли, но сознания все равно не потеряла. Только теперь смотрела на меня пронзительно и с такой надеждой, что я просто напросто не мог не пойти дальше.

Осколок был довольно большим, толстым и зазубренным куском металла. Похоже, часть оболочки фугасного снаряда крупного калибра. Я не стал его выбрасывать и зачем-то спрятал в своих тряпках.

На остатках сил немного поуправлял ее аурой в районе раны. Как учил меня храмовый целитель. Фактически я сшивал ее рану грубыми, мужскими, швами. Начиная из глубины тела и кончая кожным покровом. Да простят меня целители и лекари, которым предстоит впоследствии все это разгребать, но в данный конкретный момент их рядом не было, а счет уже явно пошел на часы, а то и минуты. Лучше уж такая примитивная помощь, чем вообще никакой.

Когда закончил работу сил почти не осталось, но чувство незавершенности не давало отвернуться и отключиться. Что я еще мог сделать? Все, что умел, уже применил и мог бы собой гордиться – зачет на начинающего храмового целителя был бы наверняка принят строгой комиссией. Однако жизнь моей пациентки по-прежнему балансировала на грани между жизнь и смертью.

Ой и дура-а-а-а-ак же я! Это если подумать разумно. Меня ждут в столице княжества для вручения награды, которую я не собираюсь получать. Меня ждут интриги на высшем уровне, когда я раскрою свое инкогнито, но в тепле, безопасности и с бокалом легкого вина в руке, к тому же я уже придумал, как перехитрить всех интриганов. Меня ждут лаборатории и мастерские. Меня ждут ребята из моей роты. Во всяком случае те, кто выжил. Уверен! Ждут! А я…

А я не придумал ничего умнее, как взрезать аурным когтем вены на запястьях у себя и девушки, соединить их вместе и направить поток крови в ее организм.

Эту процедуру я тоже проделывал не раз. Бывает достаточно раненому добавить крови и он начинает чувствовать себя гораздо лучше. Некоторые после вливания даже идти могли самостоятельно. Утверждали, что моя кровь обладает целительной силой. Не знаю, правда или нет – никогда не задумывался. Просто старался во время вливания крови иметь контакт с деревом поздоровее или на крайний случай с кустом, хотя бывало что и болотными растениями приходилось обходится. Я нагло тянул соки из растений. Лес не возражал и вполне может быть что-то туда добавлял. Возможно кое-что перепадало и ребятам-девчатам. Во всяком случае, я особых неудобств, лишившись пары стаканов крови, не испытывал и восстанавливалась она у меня на удивление быстро.

Большинство во время процедуры, те, кто в сознании был, конечно, – вот смех-то – начинали с самым серьезным видом что-то бормотать, а потом уверяли, что по жизни мои должники, лес клятву принял и они, дескать, мне теперь ближе, чем родные братья и сестры. А те кто не имел возможности бормотать, придя в сознание, страшно сокрушались и буквально требовали от меня провести ритуал братания. Хорошо хоть девушки, которых у нас в отряде хватало, все были эльфийками и не претендовали на роль большую, нежели сестра. Печать Альмилиры не давала им возможности закрутить роман с командиром. Причем претендовали на роль младшей(!) сестры. Это эльфийки-то, в большинстве своем старше меня в несколько раз.

Я относился к этому просто – и без того мы были неким боевым братством – надо вам чего-то больше, так и пожалуйста. Лишь бы работе ратной не мешало. А то, что на войне очень популярны всевозможные верования и мешать людям в их искреннем стремлении опереться на любую высшую силу не нужно, это я понимал прекрасно.

Моя подопечная, увидев, что я делаю, округлила глаза настолько, что могла бы конкурировать с любой эльфийкой. В ее взгляде и до этого светилась безмерная благодарность – видимо мне удалось существенно облегчить ее страдания – а теперь и вовсе глаза наполнились слезами, по щекам пролегли чистые и соленые дорожки, она что-то зашептала, глядя уже не на меня, а строго вверх. Туда, где за грязной и местами рваной тканью палатки должно быть небо.