Увлеклись, размечтались не на шутку разинцы. Начали уже говорить и о том, что не под силу царю любому, будь ты хоть первым из первых царь. В голову лезут всякие фантазии.

— Я бы скатерть завел самобранку. Бросил ее на землю. Эй, набегай, людишки, любого рода, любого племени — турок, башкир, казак. В обиде никто не будет.

— Я бы дивный город построил. Чтобы стены его — до неба, крыши — из хрусталя. Живите на славу, люди!

— А я бы так сделал, чтобы люди не знали смерти.

— Я бы придумал живую воду, чтобы поднять из могил погибших в боях казаков.

— Дал бы я людям крылья, чтобы люди выше орлов летали.

Шумно ведется спор. О красивой жизни народ мечтает. И только парень один молча стоит, прислонившись к сосне, смотрит на других удивленно и глупо глазами хлопает.

— Ну а ты бы, — полезли к нему казаки, — что бы ты сделал, если бы стал царем?

— Я-то? — переспросил парень.

— Ты-то.

— Я бы купил корову.

Сбил он ответом разинцев. Хоть и понятны его слова. В жизни парень, видать, намучился. Да не к месту его ответ. Зачем в такую минуту он с дурацкой коровой сунулся?

Обозлились на парня разинцы.

Дело было в крутых Жигулях. Побили товарища разинцы.

Быстро шел вверх по Волге Разин. Истомились войска в походе. И вот в приволжском большом селе стали они на отдых.

В первый же день казаки соорудили качели. Врыли в землю столбы — в каждом по пять саженей. Выше деревьев взлетали качели.

Сбежалось к берегу Волги все село.

Визгу, смеху здесь было столько, что даже Волга сама дивилась, привставала волной на цыпочки, смотрела на шумный берег.

В полном разгаре отдых. Три дня кругом веселье.

— Эх, простоять бы нам тут неделю! — поговаривают казаки.

К Волге, к качелям, вышел и Разин.

— А ну-ка, батька!

— Степан Тимофеевич!

— Место давай атаману! Место! — кричат казаки. Потащили его к качелям:

— Красоту какую кругом увидишь!

Усмехнулся Степан Тимофеевич:

— А вдруг как не то с высоты увижу?

— То самое, то, — не унимаются разинцы. — И Волгу, и плес, и приволжские кручи. Над лесом взлетишь, атаман. Как сокол распрабишь крылья.

Залез на качели Разин. Вместе с девушкой местной, Ду- няшей. Замерло сердце у юной Дуняши. Вцепилась она в веревки.

Набрали качели силу. То вверх, то вниз, то вверх, то вниз. Разгорячился Степан Тимофеевич. Разметались под ветром кудри. Полы кафтана, как крылья, дыбятся. Глаза черным огнем горят.

Все выше и выше взлетают качели. Режут небесную синь.

— Вот это да! По — атамански, по — атамански! — кричат казаки.

Побелела совсем Дуняша:

— Ух, боязно! Ух, боязно!

— Девка, держись за небо! — смеется какой-то остряк.

Состязаются весельчаки:

— Отец — атаман, бабку мою не видишь?

— Может, ангелов в небе видишь?

— Как там Илья — пророк?

— И ангелов вижу, и бабку вижу. А вона едет в карете Илья — пророк, — отвечает на шутки Разин. А сам все время на север смотрит — туда, куда дальше идти походом. Даже ладонь к глазам подводит.

Заприметили это разинцы.

— Что там, отец — атаман?

Молчит, не отвечает Степан Тимофеевич.

— Что видишь, отец — атаман?

Молчит, не отвечает Степан Тимофеевич.

Недоумевают внизу казаки. Может, пожар атаман увидел? Может, боярские струги идут по Волге? Или вовсе какая невидаль? Прекратилось вокруг веселье. Обступили качели разинцы.

— Что видишь, отец — атаман?

Выждал Разин, когда все утихло:

— Горе людское вижу. Слезы сиротские вижу. Стоны народные слышу. Ждут нас люди добрые. На нас надеются.

Кольнули слова атамана казацкие души.

Замедлили мах качели. Спрыгнул на землю Разин. Подошел к нему сотник Веригин:

— Правда твоя, атаман. Не ко времени отдых выбран.

— Верно, верно, — загудели кругом казаки. — Дальше пошли походом.

Поднялось крестьянское войско. Сотня за сотней. Отряд за отрядом. Вздыбилась дорожная пыль.

Остались в селе качели. Долго еще на них мальчишки взлетали в небо. И, замирая на высоте, вслед ушедшим войскам смотрели.