«Рабочие, может, и правы в своих требованиях, так как изнурены работою от 6 часов утра до 8 часов вечера» (2 июня 1896 г.). Или вот еще. Размышляя о роскоши придворной жизни, записала: «Живя в такой роскоши, может ли царь и семья его понимать бедность, соболезновать ей?» (28 августа 1911 г.) Конечно, такие краткосрочные «прозрения» убеждений не меняли, но постоянно рождали мысли о «неумном» государственном управлении. Большое место в книге уделено крупнейшему общественно-политическому событию отечественной истории начала XX века: российской революции 1905–1907 гг. Александра Викторовна описала и прокомментировала многие ее вехи, начиная с «кровавого воскресенья», 9 января 1905 г., и вплоть до третьеиюньского переворота 1907 г. Она выступает здесь и как очевидец (ряд эпизодов разворачивался на ее глазах), и как человек, хорошо информированный о различных сторонах деятельности правительства в столь критический период. Растерянность и отчаяние высших слоев общества, паралич власти, неспособность ее принимать необходимые для страны решения — эти исторические реальности зафиксированы хозяйкой дома на Исаакиевской. Записи содержат массу конкретных данных о забастовках, манифестациях, покушениях на сановников, карательных акциях, о собраниях либеральных деятелей и т. п. сведений, в совокупности дающих яркую панораму общественных страстей, сотрясавших Россию в эти годы. Революция вынудила царизм пойти на уступки. В царском Манифесте 17 октября 1905 г. «Об усовершенствовании государственного порядка» содержались обещания «даровать народу» основы гражданских свобод: неприкосновенность личности и жилища, свободу совести, слова, собраний и союзов; привлечь к выборам в Государственную думу все слои населения, признать ее законодательным органом, без одобрения которого никакой закон не мог вступить в силу. По сути дела, самодержавие заявляло о самоликвидации, но не спешило претворить в жизнь эти декларации. Революция изменила систему, но изменения касались главным образом ее внешнего облика, а не органической природы. Когда революционная волна пошла на спад, правящим кругам удалось свести на нет многие из революционных завоеваний.

Автор дневника не одобряла действия властей, уступивших некоторые свои прерогативы «безответственной толпе». Политику же «твердой руки» она, как всегда, искренне приветствовала. Однако жить по-старому уже было невозможно — это чувствовали и правящие слои общества. Необходимы были изменения. Власть имущие оказались перед неразрешимой проблемой: как реформировать режим, ничего не меняя по существу. В состоянии антиреволюционного ослепления правоконсервативные круги упустили и свой последний реформистский исторический шанс — политику реконструкции социальных институтов и экономических структур, предложенную министром внутренних дел и премьером П. А. Столыпиным. Провозглашенная им умеренная программа, направленная на упрочение в перспективе основ монархической системы, была атакована не только левыми. Против нее единым фронтом выступили и влиятельные правые силы, добившиеся постепенного выхолащивания ее сути. Подойдя в 1905 г., по словам Д. Мережковского, «к краю и заглянув в бездну», сановно-аристократическая Россия ужаснулась, но ничего не поняла. Своеобразный «коллапс» воли и инициативы ее наглядно отражен в записях А. В. Богданович, не перестававшей считать, что перестановки в правящем аппарате могут изменить положение. Заметки Александры Викторовны интересны и еще в одном отношении. В них неоднократно упоминаются некоторые выдающиеся представители русской культуры. Упоминаний о них сравнительно немного, но они помогают увидеть и отношение «правящих сфер» к удивительным отечественным талантам и некоторые бытовые и социальные подробности жизни таких людей, как Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой. Вот запись от 29 января 1881 г.: «Пришел Комаров, пришел от покойного Достоевского, говорит, что семья в нищете. Мною были высказана мысль, не попросить ли митрополита похоронить Достоевского безвозмездно в Александро-Невской лавре. Комаров схватился за эту мысль, и меня Е. В. (муж. — А. Б.) и он попросили съездить к владыке попросить у него разрешения. Митрополит встретил очень холодно это ходатайство, устранил себя от этого, сказав, что Достоевский просто романист, что ничего серьезного не написал». В дневнике еще несколько раз упоминается имя Ф. М. Достоевского: приведен рассказ очевидца о встрече с ним на каторге, цитируются некоторые его письма, в которых говорится о романах «Бесы» и «Братья Карамазовы», о прототипах главных героев.

Несравненно больше сведений можно найти в дневниковых записях о Л. Н. Толстом. Этому способствовало несколько причин: личное знакомство Александры Викторовны с членами семьи писателя и некоторыми другими родственниками и, конечно же, общественная позиция Л. Н. Толстого, вызывавшая возмущение и осуждение в официальных кругах, в первую очередь церковных, к которым близко стоял генерал Богданович. Впервые имя великого писателя упоминается 17 февраля 1880 г., и из текста можно заключить, что в Петербурге достаточно были наслышаны о его «еретических» мыслях и «классических бреднях». Автор дневника неплохо была информирована о семейном укладе и различных фактах биографии, об умонастроениях и поступках писателя. Этому способствовало и то, что лето Богдановичи часто проводили в своем имении в Тульской губернии, в непосредственной близости от Ясной Поляны и имения его брата С. Н. Толстого, с семьей которого они были близко знакомы.

Различные оценки и зарисовки можно увидеть в дневнике. «Сегодня приезжали, — записала 26 июня 1890 г. Александра Викторовна, — все Толстые, и пироговские (семья С. Н. Толстого.—А. Б.), и из Ясной Поляны. Мария Львовна тоже была. Она серьезнее своей сестры Татьяны, очень нехороша собой, но у нее доброе честное лицо, которое к ней сразу располагает. Она имеет большое влияние на всех своих кузин, так как это любимая дочь своего отца. который у этой молодежи считается божеством». Через несколько дней продолжала: «Были у нас Толстые. Говорят, что Л. Толстой в последнее время много пишет. Разбор своей повести преосвященным Никанором он громко читал за столом в Ясной Поляне, и чтение вызвало у него громкий смех. Видно по всему, что это — человек неверующий, но он, видимо, имеет огромное влияние на молодежь» и т. д.

Перо Александры Викторовны засвидетельствовало целый ряд эпизодов жизни Льва Николаевича, которые сами по себе чрезвычайно интересны. Естественно, что в силу своих убеждений автор не питала никаких симпатий к гражданской позиции Л. Н. Толстого, страстно и открыто осуждавшего насилие и произвол, царившие в России. В 1892 г. Александра Викторовна заметила: «Вообще видно, что с Толстым очень церемонятся» (16 февраля). Уже после отлучения писателя от церкви повторила свою мысль в 1901 г.: «Правительство в отношении Л. Толстого действует прямо непоследовательно» (12 июня). Сначала она воспринимала Л. Н. Толстого как чудака, эксцентрика, а затем стала видеть в нем богохульника, разрушителя «устоев и основ» столь милой сердцу Александры Викторовны дворянско-чиновно-черносотенной России. Выпады против него встречаются на страницах дневника и после смерти писателя, который (о ужас!) умер без покаяния и был похоронен без церковных обрядов.

*

Отголоски разнообразных событий, страницы многих человеческих судеб проходят перед читателем дневника А. В. Богданович, непроизвольно ставшей одним из историографов и своего времени, и своего окружения. Применительно к концу XIX — началу XX в. подобных свидетельств, искренне отразивших взгляды и суждения господствовавших социальных сил, опубликовано пока чрезвычайно мало. Калейдоскоп событий и имен буквально обрушивается на читателя со страниц этого сочинения. Однако для восприятия приводимой неоднородной информации не требуется профессиональной подготовки и специальных знаний. Каждому, кому интересна история страны, кто хочет понять предреволюционный период в его многообразной противоречивости, уловить ощущения и настроения времени, следует прочитать эту книгу, в которой много примечательного. Конечно, понять авторскую позицию — не значит принять ее. Мир из окон нарышкинского особняка выглядел иначе, чем тот, который видели многие другие, стремившиеся преобразовать его. Человеческому сознанию часто бывает свойственно модернизировать прошлое, смотреть на него свысока, считать, что тогда все было достаточно просто и ясно. Вряд ли такой подход к истории уместен. Конечно же вооруженный историческим знанием последующего, читатель не сможет не заметить и узость общественных взглядов автора дневника, и достаточную примитивность и консерватизм многих оценок и политических рецептов, раскрывающих историческую обреченность системы, исповедовавшей подобные «ценности».

Для однозначного неприятия их надо было родиться в другую историческую эпоху, в иных социальных условиях, получить соответствующее воспитание и образование, сформировавшие качественно отличную социальную психологию. Подняться над временем и увидеть контуры будущего — всегда удел лишь немногих. Судить о прошлом значительно легче. Здесь многое уже известно. Однако любой серьезный вывод должен базироваться на знаниях многих фактов и явлений, знакомство с которыми позволяет услышать действительный «шум времени». И помощь в этом окажет читателю предлагаемая книга.

А. Боханов

От издательства

Орфография и пунктуация в книге А. В. Богданович «Три последних самодержца» приведены в соответствие с современной нормой, однако сохранены некоторые особенности авторских написаний, несущие смысловую нагрузку или отразившие речевой этикет конца XIX — начала XX века. Орфография названий литературных произведений и периодических изданий в тех случаях, когда она отражает широко бытовавшую практику, также не приводится в соответствие с современной нормой.