Коридоры правого крыла были темными и пустынными. Лучины не зажигали специально, чтобы враг не знал, в каких комнатах их ждут, и откуда можно получить в грудь стрелу. Ту самую длинную славянскую стрелу, от которой почти не спасает ни щит, ни кольчуга. И только чудо может спасти, когда стрела попадает не прямо, а под углом. Здесь, в этом крыле, только в отдельных комнатах заняли посты стрельцы и стражники, получившие задачу в случае проникновения в крыло врага отступить и разрушить дощатую лестницу на галерею, через которую можно попасть в верхние этажи крыла противоположного, занимаемого покоями княгини Рогнельды. Весь план обороны был рассчитан на то, чтобы именно покои княгини стали последним местом, куда врага пропустить нельзя.

Все было продумано заранее, все было знакомо, каждый знал свою задачу, и воевода повторил ее на всякий случай дополнительно. И враг появился. Значит, следует начинать сражение. Не ждать, когда на тебя нападут, а нападать самому, действовать активно.

Дражко, торопясь возглавить передовой отрад, который ждал его перед парадными дверьми, прошел к лестнице и уже ступил на площадку, когда услышал за спиной шорох. Не оборачиваясь полностью, он только глянул на ходу через плечо, и тут почувствовал удар в спину между лопаток. Бахтерец был прикрыт шкурой, и предатель не видел, куда бьет. Сталь бахтерца выдержала, хотя занесенная над лестницей нога заставила воеводу пошатнуться и шагнуть вперед, едва сохраняя равновесие. Он успел все же обернуться и попытался отмахнуться, но отвести чужую, летящую вперед руку, не успел. Предатель свое дело знал хорошо. Следующий удар пришелся туда, где бахтерец кончается и начинается кольчуга. Длинная и тонкая мизерикордия [5] , специально сделанная для такого удара, легко прошла через защитное кольцо и пронзила плечо, углубляясь в грудь. Дражко упал, но еще успел услышать знакомый сиплый голос боярского слуги:

— Не в ту сторону ты, воевода, смотрел…

Весь вечер и всю ночь после ухода Ставра Годослав проспал, не просыпаясь, и, когда Далимил разбудил его утром, поднялся свежим и бодрым, без тяжелого давления тревожных дум. Уже давно князь не чувствовал себя так прекрасно, уже давно забыл, что такое приподнятое настроение, и чем оно одаривает человека. Уже давно дела и заботы не позволяли ему просто посмотреть на только что взошедшее солнце и порадоваться ему, как, бывало, радовался он раньше, еще год или три года назад. Ведь только сутки прошли, как он смотрел на это же солнце, разговаривая на галерее с князем-воеводой Дражко. И не заметил тогда утра, не заметил восхода, не заметил свежей прелести неба. Трудно быть князем и оставаться одновременно человеком, потому что давит на плечи постоянное беспокойство. А как, оказывается, прекрасна жизнь без него!

— Свежий воздух да лечение волхва Ставра… — объяснил Далимил князю его приподнятое состояние духа. — Тебе, князь, следует почаще со Ставром общаться. Сдается мне, такое лечение даже мне, самому здоровому человеку из всех, кого я знаю, пошло на пользу. Я тоже такой свеженький, что хоть в турнире принимай участие. А ведь я только со стороны слушал, как с тобой Ставр говорил…

— Кто-то из наших сегодня участвовать будет?

— Ставр привез с собой Барабаша, — Далимил сказал это так, слово выложил перед Годославом сюрприз, который загодя подготовил.

— Того стрельца, который всегда вздыхает, как болотная кикимора? — поинтересовался князь с улыбкой, такой редкой на его лице в последнее время, и Далимил сам заулыбался, радуясь хорошему настроению Годослава.

— Да. У нас лучше Барабаша в дружине никто не стреляет. Франки и саксы с ним тягаться не могут. Правда, Бравлин привез своих стрельцов. Посмотрим, что они покажут. Но лучники [6] у вагров, насколько я знаю, всегда были отменные. Хотя он тебе, княже, сам об этом расскажет. Обещал утром прийти, и я слышу, как гремит чья-то кольчуга. Местные рыцари вчера допоздна пьянствовали с герцогом Трафальб-рассом и проспят до самого начала завтрашнего турнира. Они сейчас не ходячие. А кто-то идет. Слышишь, шаги к нам приближаются…

В самом деле, кто-то трижды стукнул в щит Годослава, вывешенный у входа в палатку.

— Входи, княже, если ты один, — сказал Далимил. И добавил вполголоса: — А если он не один, то спутник прилетел по воздуху, иначе я услышал бы его шаги.

Полог осторожно дрогнул, и из-за него в самом деле появился князь Бравлин Второй. Насупленный, озабоченный, чем-то недовольный. Но, увидев перед собой сияющего князя Годослава, улыбнулся и обнял его.

— Я рад, что ты добрался до Хаммабурга невредимым.

— Я благодарю тебя, старший брат, за заботу о моей жизни, — ответил Годослав. — Мне рассказали, что ты сам приезжал на переправу, чтобы предупредить меня.

— Граф Ксарлууп, хоть иногда и бывает моим гостем из-за любви к славянскому меду, не всегда придерживается правил чести. Я боялся, что даны просто застрелят тебя на дороге. И потому рекомендовал не ездить.

— Сейчас эти даны вдоль той же дороги развешены на великий праздник воронам, — мрачно нахмурил брови Годослав, вернувшись от радостного состояния к состоянию озабоченности. — А сам граф с распоротым животом, если все еще живой, пытается добраться до своего короля в сопровождении одного обезоруженного воина, которого я ему оставил вместо костыля.

— Сильно же ты осерчал на Готфрида„

— Его полки стоят на моей границе, хотя я не звал их к себе в гости. Я просил помощи в войне, но у данов есть собственная граница с франками, и крюк, который они намереваются сделать, заглянув по пути в Рарог, совсем мне не нравится. Если Готфрид согласен поговорить с Карлом языком оружия, пусть к Карлу и отправляется, не заезжая ко мне. Но самому Готфриду и его окружению, похоже, не по нраву мое желание оставить свои границы в неприкосновенности. И потому он подсылает ко мне убийц и отравителей.