Шумилин проводил ее до подъезда и заверил, что если теперь заболеет, то к врачам обращаться не станет, она ответила что-то в том же духе и, прощаясь, академично, как принято у медиков, называла его по имени-отчеству. Но Николай Петрович, доказывая, что Татьяна Андреевна, хоть врач, но одновременно и комсомолка, предлагал отчества отбросить. Возвращаясь домой, он всерьез воображал, как продолжит знакомство, но на другой день закрутился в райкоме, а потом улетел в отпуск.

…Вдохнув продезинфицированный воздух поликлиники, Шумилин неожиданно почувствовал, что разом исчезли все неприятные симптомы. «Сильна родная медицина!» – недоумевал он, заказывая в регистратуре свою карточку. Прием шел к концу, и очереди совсем не было.

Первый секретарь заглянул в комнату: Таня склонилась над столом и, поправляя челку, быстро заполняла пухлую, с многочисленными вклейками и вкладышами историю болезни. «Вот уж поистине книга судеб!» – грустно подумал Шумилин.

Таня подняла глаза на вошедшего и улыбнулась:

– Заходите. Вы загорели.

– Только не говорите, что поправился. Сейчас, когда хотят сделать комплимент, говорят: похудел.

Она оперлась щекой на руку, еще раз внимательно посмотрела на пациента и добавила:

– Волосы выгорели… Я вас слушаю.

А ему стало вдруг неловко пересказывать свои хвори, но делать было нечего, и он по возможности с юмором поведал про то, как, бороздя черноморские воды, чуть не потерпел аварию и не затонул во цвете лет и как после этого его начали посещать не очень-то приятные ощущения. «Умоляю спасти!» – закончил он. Но Таня не разделяла веселья: по ее словам, сначала, видимо, у него было обычное кислородное голодание от длительного пребывания под водой, но потом он сильно испугался, а это уже нервный срыв, хотя, по правде сказать, ничего страшного.

– Жить буду – петь никогда! – неожиданно для себя повторил Шумилин одну из чесноковских прибауток.

– Петь можно, а вот нервничать нужно меньше, полнее отключаться от работы и ни в коем случае не фиксироваться на неприятных ощущениях. Да еще и отдыхать мы не умеем! – вздохнула Таня.

– Вот так, да? А как нужно отдыхать?

– Это индивидуально: одному нужна тишина, а другому – музыка, шум…

– Музыка?.. Хорошо. Я вас приглашаю в дискотеку – научите меня отдыхать!

– Никогда не была в дискотеке, но у меня, к сожалению, сегодня дела.

– Нужно отключаться.

– Усвоили! А вам можно в дискотеку?

– Необходимо!

– Ну, хорошо. Только я маме позвоню. Вы зря улыбаетесь – просто чтоб она сегодня сына из сада забрала… А может, все-таки в другой раз?

Но Шумилин уже доставал из кейса помятые гвоздики.

Молодежное кафе «Черемуха», при котором два года назад открылась дискотека, занимало нижний этаж хорошо отремонтированного старого дома и сияло на всю улицу витражными окнами. Дискотека была первой крупной акцией Шумилина в Краснопролетарском районе. «Хотим дискотеку!» – заявили комсомольцы на отчетно-выборной конференции. «Сделаем!» – самонадеянно пообещал неопытный первый секретарь и потом не раз жалел.

Оказалось, на словах все за правильную организацию досуга молодежи, но попробуй выбить деньги, получить и отремонтировать помещение, купить аппаратуру. Самое трудное заключалось в том, что никто не отказывался помочь, понимая важность райкомовского начинания, но в этом доброжелательном равнодушии дело вязло, как грузовик в трясине. А тягач на весь районный комсомол один – первый секретарь.

Шумилин постоянно «напрягал» Ковалевского, теребил горком, сам ездил в область выпрашивать на никому не известном заводике мраморную плитку для облицовки, организовывал субботники и воскресники, выбивал в торге хорошую электронику, на общественных началах приглашал знаменитых дизайнеров, а про то, как добыл стекло для зеркального потолка, можно написать фантастический роман с авантюрным сюжетом! Наконец почти через два года после обещания первый секретарь обыкновенными канцелярскими ножницами разрезал алую ленточку, произнес речь, а вечером посмотрел себя по телевизору в городских новостях и убедился, что людям свойственно переоценивать собственную внешность.

Еще несколько недель он вздрагивал при слове «дискотека», но потом новое стихийное бедствие обрушилось на него: начали расширять районный музей истории комсомола и пионерии. О том, что дискотека живет и трудится на благо молодежи, Шумилин помнил: отдел пропаганды принимал участие в подготовке тематических программ, билеты распространялись через комитеты комсомоле, в дискотеке дежурили дружинники. Иногда райком на один вечер абонировал всю «Черемуху» и устраивал аппаратные торжества, скажем, по поводу успешного проведения отчетно-выборной конференции. И тогда, привычно встав во главе столе, словно ведя очередное совещание, краснопролетарский руководитель давал краткий застольный очерк достигнутого, высвечивал перспективу и провозглашал здравицу в честь славной районной комсомолии. Затем, как на хорошем собрании, ораторы сменяли один другого; без вдумчивого, исполненного заботой об общем деле тоста краснопролетарцы бражничать не умели. А потом, охваченные хоровым восторгом, они запевали любимых «Добровольцев» – в собственном, районном варианте:

Заглядывал Шумилин в дискотеку и для проверок, про которые заранее откуда-то все знали, но до разговора с инспектором первому секретарю как-то не приходило в голову явиться в «Черемуху» обычным посетителем и насладиться плодами своих же трудов: во-первых, времени постоянно не хватало, а во-вторых, и возраст вроде бы уже недискотечный.

…Возле дискотеки стояла длинная очередь безбилетников – человек сорок. У последних двадцати шансов сегодня попасть в кафе не было, но уж лучше, считали они, провести свободное время в дружественной очереди, чем нигде. Юноши выглядели по-разному, кое-кто напялил свитерок с форменными школьными брюками, зато девушки, как одна, были модно, даже дорого одеты – и Шумилин, вспомнив свою Лизку, вздохнул, предвидя грядущие расходы.