Пока готовился – день склонился к закату, на небе одна за другой зажглись звезды. Ведун выждал еще пару часов, чтобы деревня заснула, а запоздалые путники разошлись по домам, разделся, спрятав штаны и рубаху в полиэтиленовый пакет с непротекающей застежкой, ботинки сунул в мешок и отправился на мост.

Здесь, пользуясь тишиной и безлюдностью, мелом нарисовал самый известный знак Триглавы: сперва с помощью веревочки – круг, чтобы потом не накосячить с формой коловорота. Закончив, уже от руки, с нашептыванием восхвалений ярколикому Хорсу, провел линию от центра на восход, вдоль по окружности по ходу солнца до заката, от него опять к центру, влево к югу, по кругу до севера с призыванием прародителя Сварога, от севера в обратную сторону с почитанием Карачуна и от заката к восходу с именем Сречи. В секторах года начертал знаки стихий, на концах креста поставил «конские» свечи в честь Триглавы. Подтянул вещи поближе, торопливо заговорил:

– На море-океане, на острове Буяне лежит бел-могуч Алатырь-камень. Земля его держит, ветер обдувает, грозы омывают. Принесите, ветры буйные, те грозы черные на землю русскую, пусть загрохочут над полями и водами, над горами и оврагами, пусть разбудят они Триглаву-родительницу. Открывай, Триглава, очи ясные, крути, Триглава, колесо мироздания. От заката к рассвету, от зимы к лету, от рождения к упокоению. Пусть крутится колесо вечности, пусть текут судьбы по реке Жизни. Всех прими и проводи, могучая Триглава, за всеми последи, наша матушка. Каждого проверь, а на меня не смотри. Подними руки свои, Триглава, отпусти реку вечную, пропусти меня супротив вод чародейских. От сего мига и к часу удержанному…

Крепко сжав в ладони ком земли с растущей на нем незабудкой, другой рукой Олег схватил свои вещи и нырнул с моста в запруду, плывя против течения и держа перед собой «якорек» в мысленном стремлении подтянуться к цветку и выбраться из воды у того места, где он растет.

Дыхания с лихвой хватило, чтобы пересечь запруду и вынырнуть с другой стороны. Молодой человек тряхнул головой, оглянулся. За кустами явственно проглядывала крыша часовни с крестом на коньке.

«Может, тут и раньше дом стоял? – Он быстро повернулся в другую сторону и увидел вдалеке, на холме, сразу за кладбищем, желтоватый огонек одинокого осветительного столба. Нутро скрутило болезненным разочарованием. – Вот, проклятие! Не получилось…»

– Купаешься, чадо? – ехидно спросила его темнота из-под кустов.

– Ливон Ратмирович? – с горечью вздохнул Середин. – Откуда ты тут взялся?

– Чай, ты мне не чужой. Должен же я был посмотреть, что у ученика моего с таким сложным обрядом получится? Река Жизни в мире одна течет, так что не заблудился.

– Можешь еще раз назвать меня неучем, Ворон, – выпрямился во весь рост Середин. – Накрылось мое заклинание, не сработало.

– Ан постой… – Из темноты под кустом высунулась рука с поднятым пальцем. – Журчит что-то, али мне мерещится?

– Не знаю. Сейчас посмотрю… – Олег бросил вещи на берег, прошел выше по руслу, нагнулся над камнями возле пышных кочек осоки. – Опа, тут ручей какой-то впадает. Широкий, кстати. Почти как река.

– Разве это широкий, чадо? – сказал со своего места Ворон. – От, помню, при князе Святославе Владимировиче ручей был так ручей. Тут на нем от выселок на холме и до сего места восемь мельниц стояло! Ручей так с тех пор и кликали: Семимельничным.

– Подожди, Ратмирович, – не стал вдаваться в странную арифметику учителя Олег, – если тут такой полноводный поток впадает, то ниже его, выходит, самая обычная река течет? Магического в ней, почитай, ничего и не остается?

– И тебе так кажется, чадо? – рассмеялся старый колдун.

– Электрическая сила!

Середин поспешно наносил руками из русла к берегу камни и песок, разровнял ногой горку, сбегал за вещами, потом за догорающими свечками на мост. Быстро изобразил на получившейся насыпи солнечный крест, знаки стихий, расставил свечи, наскоро повторил заговор. Почти прогоревшие во время первого обряда свечи чадили и норовили вот-вот погаснуть, а потому ведун лихорадочно сгреб вещи и землю с цветком и кинулся в мелкую, узкую протоку, не разбираясь особо, что там впереди.

Разумеется, на мелководье его обняла не вода, а тина, перепутала ноги-руки, едва не вырвала мешок, закружила, заметала, потянула, понесла, несколько раз обо что-то ударила и выкинула на жесткие стебли камыша.

Олег, шепотом ругаясь, попытался встать на ноги, провалился по колено, огляделся. Впереди стояла стена кустов и деревьев, сзади колыхалось на ветру целое поле хвоща, а все, что дальше, тонуло в непроглядной тьме. Почесав в затылке, ведун решил, что во мраке ломиться невесть куда через кусты дело неблагодарное, а хвощ обычно растет на мелководье, а потому откинулся обратно на спину, положил мешок на грудь, толкнулся ногами, выбрался на воду и, скользя по хвощам, стал пробираться вдоль камышовых зарослей. Получалось не очень споро – ноги то и дело цеплялись за водоросли, и их приходилось шумно выдергивать, мешок норовил скатиться при каждом резком движении. Однако попытки встать заканчивались еще хуже – ноги проваливались глубоко в ил.

Продвигаясь, Середин гадал, чем это кончится. То ли ила будет становиться все больше, и он заберется куда-то в непролазное болото, то ли мелководье сменится открытой водой, и придется отправляться вплавь неведомо куда.

Однако боги выбрали для него третий вариант: заросли хвоща оборвались вместе с застоявшимся илом, но глубина на открытой воде оказалась ему всего по грудь, а дно выстилала мелкая галька. Так что, подняв мешок над головой, Олег побрел к берегу. Или, учитывая кромешную темноту, просто туда, где мельче. А если на слух – то туда, откуда доносился ровный гул, словно от непрерывно мчащегося мимо тепловоза. Вскоре высокие темные тени на фоне чуть менее черного неба подсказали, что впереди – лес. Негромко ругнувшись, успевший изрядно продрогнуть молодой человек повернул влево и, шумно расплескивая воду, пошел вдоль берега, пытаясь высмотреть просвет.