— О-о! Так ты вместе с ними спасал свою жизнь!

Старик посочувствовал Сянцзы и в то же время успокоился: верблюды вроде бы не ворованные. Хотя разница и не велика, но все-таки Сянцзы как бы захватил их на войне. В смутное время на такие вещи смотрят проще.

— Ладно, парень, дам тебе тридцать пять юаней. Не хочу душой кривить — это дешево, но больше дать не могу. Мне уже за шестьдесят, обманывать не стану: нет у меня больше.

Сянцзы колебался. Он никогда не упускал случая заработать лишнюю монету, но после всего, что он вытерпел от солдат, ему казалось неудобным торговаться с этим стариком, который говорил с ним так искренне и участливо. Да и тридцать пять юаней в руках лучше сотни в мечтах. Жаль, конечно, что так дешево. За трех верблюдов, конечно, можно было бы взять куда больше. Но что поделаешь?!

— Считай, отец, верблюдов своими. Только еще попрошу тебя вот о чем: найди для меня какую-нибудь курточку и чего-нибудь поесть.

— Это можно.

Сянцзы залпом выпил холодной воды, взял тридцать пять блестящих серебряных юаней, две кукурузные лепешки, надел белую поношенную куртку, еле прикрывавшую грудь, и направился в город.

Три дня пролежал Сянцзы в одной из харчевен Хайдяня. Его бросало то в жар, то в холод, он терял сознание, десны его покрылись фиолетовыми волдырями. Все эти три дня он ничего не брал в рот, только пил не переставая. Потом жар спал, но осталась страшная слабость. Вероятно, в бреду и во сне он все время говорил о верблюдах, о своих трех верблюдах. Люди подслушали и с тех пор Сянцзы стали называть Лото — Верблюд.

Когда он впервые попал в город, его звали просто Сянцзы, по имени, будто у него вовсе не было фамилии. А теперь, когда к имени Сянцзы прибавилась кличка Лото, тем более никто не интересовался его настоящей фамилией. Сянцзы это мало беспокоило. Но было как-то обидно, что он получил за верблюдов всего тридцать пять юаней, да еще кличку Лото в придачу.

Как только Сянцзы смог подняться, его потянуло на улицу. Он не думал, что так ослаб, но у самой двери ноги у него подкосились, и он сел на землю. Долго сидел, словно в забытьи, обливаясь потом. Когда же слабость наконец прошла и Сянцзы открыл глаза, голод напомнил о себе: в пустом желудке бурчало. Сянцзы медленно поднялся, добрел до продавца пельменей, заказал порцию и снова сел на землю. Отпил глоток бульона, но почувствовал тошноту. Он долго держал бульон во рту и проглотил через силу. Есть больше не хотелось. Однако вскоре горячая жидкость пробудила аппетит, и Сянцзы почувствовал, как к нему возвращается жизнь.

Насытившись немного, Сянцзы впервые после болезни оглядел себя. Он сильно похудел, драные штаны были все в грязи.

Ему лень было шевельнуться, но хотелось немедленно умыться и привести себя в порядок: в таком ужасном виде невозможно появиться в городе. А где взять деньги на бритье, одежду, тапочки и носки? Из тридцати пяти юаней, вырученных за верблюдов, нельзя тратить ни одного. Ведь даже этого на коляску не хватит! Но тут ему стало жаль себя. Хотя солдаты и недолго таскали его за собой, эти дни вспоминались как страшный сон; Сянцзы согнулся и будто сразу стал старше на несколько лет. Он глядел на свои огромные руки и ноги, и они казались ему чужими. На душе у Сянцзы было тяжело. Он старался не думать о пережитых опасностях и обидах, но не мог забыть ничего. Так в пасмурный день, даже не глядя на небо, человек ощущает его тяжесть и хмурость.

Сянцзы всегда дорожил своим здоровьем и теперь понял, что должен беречься. Несмотря на слабость, он решил сейчас же вымыться и переодеться, словно от этого зависело его выздоровление.

На одежду он потратил два юаня и два мао: купил брюки и куртку из грубой некрашеной ткани, синие матерчатые тапочки, соломенную шляпу и дешевые носки. Свою драную одежонку Сянцзы обменял на две коробки спичек.

С двумя коробками спичек Сянцзы отправился по большой дороге к Сичьжимыню. Вскоре он почувствовал недомогание и слабость, однако решил перебороть себя. Не мог же он взять рикшу! С любой точки зрения не мог. Во-первых, что такое восемь-десять ли для деревенского парня? А потом — он же сам рикша. Но даже не в этом дело. Смешно, что его, такого здорового и сильного, скрутила какая-то пустяковая болезнь. Нет, он во что бы то ни стало сам доберется до города, пусть даже через силу. Нельзя сдаваться. Если он сегодня отступит, значит, ему конец. Нельзя из-за болезни терять веру в себя!

Шатаясь, брел Сянцзы по дороге. Он прошел совсем немного, и тут в глазах у него потемнело. Земля и небо завертелись. Он долго стоял, прислонившись к иве, и старался прийти в себя, но не хотел садиться. Постепенно земля и небо перестали кружиться, и сердце успокоилось. Сянцзы вытер потную голову и снова двинулся в путь. Теперь, когда он выбрил голову и надел новую одежду, ноги не должны подводить его. Вперед!

Вскоре он добрался до предместий Бэйпина.

Когда Сянцзы увидел снующих повсюду людей, услышал резкие выкрики продавцов, вдохнул зловонный городской воздух и ощутил под ногами мягкую пыль и грязь, ему захотелось припасть к этой усыпанной отбросами милой, кормившей его земле и поцеловать ее.

У Сянцзы не осталось родных и был только один настоящий друг — этот древний город. Он давал ему все. Здесь и голодать было не так тяжело, как в деревне, здесь было что послушать и на что посмотреть — всюду свет, шум, суета. Город сулил верный заработок, была бы только сила, которую можно продать. А сколько здесь всего: еды — не переесть, одежды — не переносить. Милостыню попросишь — и то перепадет что-нибудь вкусное, а в дерев-не и в хорошие дни приходилось довольствоваться сухой кукурузной лепешкой.

Перейдя мост Гаолянцяо, Сянцзы присел на берегу. По щекам его скатилось несколько горячих слезинок.

День клонился к закату. Поникли над рекой старые ивы, позолоченные лучами заходящего солнца. Река обмелела, вся заросла водорослями, похожими на длинные засаленные ленты, узкие и темно-зеленые, с затхлым запахом. На северном берегу реки уже колосилась пшеница, низкая, высохшая, серая от пыли. Листья лотоса лениво плавали в заводи у южного берега. По мосту взад и вперед сновали пешеходы и коляски с пассажирами. К концу дня люди как-то особенно торопились. Все это было необычайно близко и дорого сердцу Сянцзы. Только такую реку, такие деревья, лотосы и мосты мог он любить по-настоящему. Потому что все это — город Бэйпин.