Раздевшись догола, он почувствовал жгучий стыд. Сянцзы поспешно влез в бассейн; вода оказалась такой горячей, что дух захватило. Он закрыл глаза, расслабился; ему казалось, что из него выходит вся накопившаяся за это время грязь. Он боялся прикасаться к себе, сердце громко стучало, пот лил со лба градом.

Сянцзы вылез из бассейна лишь тогда, когда почувствовал, что задыхается. Все тело его сделалось красным, как у новорожденного. Ему снова стало стыдно, и он поскорей завернулся в простыню. Он все еще испытывал к себе отвращение. Словно так и не отмылся дочиста, словно душа его навеки запятнана и осквернена. В глазах Лю Сые, в глазах всех знавших его людей он навсегда останется соблазнителем!

Не дав разгоряченному телу остыть, Сянцзы поспешно оделся и выбежал из бани. Ему казалось, что все на него смотрят. Лишь постепенно холодный ветер освежил его и успокоил.

На улицах стало гораздо оживленнее. Люди радовались солнцу, ясной погоде. Но у Сянцзы на душе по-прежнему было пасмурно. Куда теперь податься? Он свернул налево, затем еще раз налево и очутился на мосту Тяньцяо. В десятом часу утра, после завтрака, сюда пришли приказчики магазинов на новогоднюю ярмарку. Площадь заполнили лотки со всевозможными товарами, балаганы, палатки, в которых шли представления. Народу было тьма, отовсюду раздавались призывные звуки гонгов, но Сянцзы не тянуло к развлечениям.

Обычно выступления рассказчиков-импровизаторов, дрессировщиков с медведями, певцов и танцоров, фокусников и акробатов доставляли ему огромное удовольствие, заставляя хохотать от души. Он не мог покинуть Бэйпин прежде всего из-за Тяньцяо. Всякий раз он вспоминал балаганы и толпы людей, вспоминал, сколько смешного и забавного видел здесь, и мысль о том, что со всем этим придется расстаться, казалась ему невыносимой.

Но сейчас его ничто не веселило, и он не хотел смешиваться с толпой. Выбравшись из толчеи, Сянцзы побрел по тихим улочкам и тут еще острее почувствовал, что не в силах покинуть этот полный жизни, дорогой его сердцу город, не в силах расстаться с Тяньцяо! Видно, придется вернуться к Хуню!

Сянцзы не мог сидеть без дела, но и говорить об этом с Хуню не хотелось до крайности. Ему нужно было оглядеться, подумать, как любому человеку, попавшему в затруднительное положение. За что на него свалилось столько напастей? Но теперь доискиваться до истины было поздно. Прошлого не вернешь!

Сянцзы остановился. Шум голосов, удары гонгов, снующие взад и вперед люди, повозки… В этой суете он чувствовал себя таким одиноким.! И вдруг ему вспомнились две маленькие комнатушки, белые, теплые, оклеенные красными поздравительными иероглифами. Хотя он провел там всего одну ночь, они показались ему сейчас такими родными, что даже эту женщину в крас-пой куртке он не смог бы бросить так просто. Что есть у него здесь, на Тяньцяо? Ничего. А там, в этих двух комнатах, все. Надо вернуться. Все его будущее в этих двух комнатах. Стыд, страх, переживания — никому это не нужно. Хочешь жить, иди туда, где у тебя дом.

Сянцзы заторопился: уже пробило одиннадцать. Когда он пришел домой, Хуню хлопотала над обедом. Паровые пампушки, мясные фрикадельки с тушеной капустой, холодец, репа в соевом соусе — все было готово, тушилась только капуста, распространяя вокруг соблазнительный запах. Хуню сняла свадебный наряд и была, как всегда, в ватной куртке и ватных штанах, по волосы ее украшал букетик цветов из красного шелка с приколотыми золотистыми бумажными деньгами. Сянцзы взглянул на жену: не очень-то она походила на новобрачную! Каждым своим движением, каждым жестом она напоминала женщину, которая уже много лет замужем: деловитую, опытную, самодовольную. Затем в ней появилось что-то уютное, домашнее: она готовила мужу еду! Запах вкусной пищи, тепло комнаты — все было для него внове. Какая ни есть, все-таки семья. А семья всегда привлекает. К тому же лучшего он и не видел.

— Куда ты ходил? — спросила Хуню, накладывая в тарелку капусту.

— В баню, — ответил Сянцзы, снимая халат.

— А, ну ладно. В следующий раз говори, когда уходишь.

Он не отозвался.

— Ты что молчишь? Онемел? Ничего, я тебя научу говорить.

Сянцзы что-то пробормотал в ответ. Он знал, что женился на ведьме, но еще не привык к тому, что эта ведьма умеет готовить и прибирать комнаты, что она способна не только ругаться, но может и помочь. И все же она была ему не по душе. Он принялся за пампушки. Еда была вкуснее той, к которой он привык, но он ел без аппетита, жевал машинально и не ощущал прежнего удовольствия, когда бывал голоден, как волк.

Пообедав, он прилег на кан [23] подложил ладони под голову и уставился в потолок.

— Эй! Помоги вымыть посуду! Я тебе не прислуга! — крикнула жена из другой комнаты.

Он нехотя поднялся, прошел в соседнюю комнату и принялся помогать. Обычно очень старательный, сейчас он все делал спустя рукава. Раньше, в доме ее отца, он часто помогал Хуню. Теперь же, глядя на нее, ему ничего не хотелось делать. Сянцзы испытывал к ней отвращение.

Впервые в жизни он кого-то возненавидел. Почему — он и сам не мог бы сказать. Однако Сянцзы старался сдерживаться, зная, что ссора ни к чему не приведет. Он предчувствовал, что отныне жизнь его будет сплошным адом.

Покончив с уборкой, Хуню огляделась, вздохнула и рассмеялась.

— Ну, как?

— Что «как»? — Сянцзы сидел на корточках у печки, грея руки, хотя они совсем не замерзли, — просто он не знал, чем заняться. В собственном доме не мог найти себе места.

— Давай погуляем! Сходим на базар. Хотя нет, уже поздно. Пройдемся лучше по улице!

Хуню желала вкусить все радости новобрачной. Ей хотелось всегда быть рядом с мужем, весело проводить время — короче, жить и наслаждаться, ни о чем не думая.