Шрифт:
Так случилось, что уже в 1983—1984 годах моя репутация в НАТО была настолько высока, что при разработке новых проектов в адрес моего высшего непосредственного начальства — шефа политического отдела, немца в ранге посла — тут же поступали запросы относительно включения меня в рабочую группу.
Могли обратиться и ко мне лично. Я, конечно, отвечал, что у меня работы и так по уши, но что я непременно помогу. Таким образом я держал в поле зрения буквально все, что представляло интерес с точки зрения моей первой, главной профессии.
—Даже если ты обладаешь фотографической памятью, могу предположить, что она вряд ли была рассчитана на огромное количество документов, проходивших через твои руки. Насколько сложно было переправить их за пределы штаб-квартиры?
— В моей ситуации всегда больше толку от фотографической камеры, чем от фотографической памяти.
Бывало — и не раз, — когда я выносил документы просто в портфеле.
— Прославленные советские разведчики пользовались «Миноксом» — как Джордж Блэйк, к примеру.
— Нет, моя камера была еще меньше, ее изготовили по спецзаказу в техническом отделе Главного управления разведки ГДР.
— Даже самая маленькая камера вырастет в огромную проблему, если ее обнаружат и проявят к ней интерес.
— Риск присутствовал всегда. Контрольные проверки проводились регулярно, но при этом всегда неожиданно.
— Приходилось обманывать металлоискатели?
— Да нет, все было гораздо проще: раздевали до нижнего белья. Не одного меня, разумеется. Мои товарищи сделали все для того, чтобы свести риск к минимуму. Для проноса микрофильмов и самой камеры у меня были тщательно продуманные и безупречно изготовленные контейнеры. Множество. Теннисная ракетка-контейнер, зонтик-контейнер и так далее.
— Все это техническое оснащение специально разрабатывалось для конкретного человека, для тебя?
—Для моих условий и потребностей. В Главном управлении разведки ГДР поначалу были настроены категорически против такой практики. Мне постоянно говорили о человеческом факторе, о способности даже самых собранных и осторожных людей допускать непростительные и только на первый взгляд незначительные ошибки. Допустим, я где-то по досадной случайности оставил камеру. Или допустил оплошность в обращении с контейнером. И вот уже в руках моего противника — улика, вещественное доказательство. Совершенно иная ситуация, говорили мне, если я выношу со службы несколько документов и на этом попадаюсь при проверке. Это не так уж страшно. Всегда можно сказать, что я не выложил документы из портфеля по забывчивости или взял их, чтобы поработать дома: мол, дело не терпит отлагательств. В худшем случае ты лишишься работы, наставляли товарищи, но это будет недостаточным основанием, чтобы посадить тебя в тюрьму. Безопасность прежде всего, подчеркивали в Главном управлении разведки ГДР.
Собственно, убеждать меня в этом не было нужды. Я сам все отлично понимал. Но каждый раз возражал: без техники работа станет значительно менее продуктивной. Многие очень важные вещи будут уплывать у нас из рук. В конце концов мне сказали: ты сам должен решать.
— Столько лет в НАТО — и ни одного прокола?
— С техникой ни одной накладки. А вот во время очередного выноса документов произошел инцидент, который мог иметь очень печальные последствия. На выходе случилась проверка, и я был, что называется, пойман с поличным. Спасла четко отработанная на данный случай легенда и еще, наверное, капелька везения. Провала избежал едва-едва.
Но мне в связи с тем происшествием совсем о другом хотелось сказать. Все случилось во время очередных штабных учений из серии «Wintex». Ты что-нибудь слышал о них?
— Читал, хотя, по правде говоря, немного.
— Название — это сокращение от «Winter Exercises». «Зимние маневры», одним словом. Они проводятся раз в два года. Я хочу, чтобы твои читатели знали, что раз в два года я становился свидетелем настоящего коллективного безумия, находясь в самом его эпицентре. На этих штабных учениях силы НАТО отрабатывали нанесение первыми ядерного удара по Советскому Союзу и другим восточноевропейским странам. В первые годы СССР не трогали, как, впрочем, и ГДР. Боеголовки рвались в Польше, Румынии, Болгарии... А потом всем стало абсолютно все равно, что бомбить. Настал черед Украины, Белоруссии, даже Восточную Германию превращали в ядерное пепелище. Верх цинизма—ядерная бомбардировка Дрездена. Это ведь все равно что на Хиросиму вторую атомную бомбу сбросить.
В тот злополучный день я был задействован в учениях, которые длятся сутки напролет. Я возглавлял группу, которая анализировала текущие сообщения спецслужб и сводила их воедино. Затем я лично докладывал Совету НАТО по планированию — высшему органу альянса в период военных действий — о ситуации, сложившейся за последние часы. К чему я это рассказываю? Да к тому, что я знаю об этой кухне гораздо больше, чем журналисты, которые пишут о ней. Или — еще хуже — вообще не пишут. Я видел, как и на основании чего члены руководства НАТО принимают решение о нанесении ядерного удара первыми. Нормальный человек сказал бы: на основании острого психического расстройства. Я смотрел в глаза этому безумию.
И это запечатлелось у меня в памяти, может быть, даже больше, чем эпизод с проверкой содержимого моего портфеля на выходе. Я объяснил, что во время учений, находясь не в своем бюро, пытался во время пауз урывками заниматься рутинной работой. Да так и забыл потом вернуться в бюро. На мое счастье, бумаги были помечены всего лишь грифом «confidential restricted», что означает далеко не самую высокую степень секретности (а таких степеней огромная масса). В общем, мои аргументы подействовали. Я отговорился.