– Вот и апостол Павел, между прочим, предупреждал когда-то, что дьявол может явиться в образе светлого ангела и вконец заморочить человеку голову, стремясь погубить его… Вот и разбери, что там такое приснилось Лизе… Если только это не простой медицинский случай легкого, временного помешательства, как несомненно определит любой доктор, находящийся в здравом уме и не верящий ни в Бога, ни в черта… По поводу такого, более реалистичного диагноза, я, как брат Элиз, могу только сожалеть еще больше, чем об опасной прелести загадочного явления, если таковое имело место. Понимаешь?

Умел витиевато, на одном дыхании выражаться князь, этого у него было не отнять!.. И тут Кит, в духовных писаниях не просвещенный, понял одно: со всей этой историей надо разобраться самому, ни на какую пропаганду не ведясь. Ни на религиозную, ни на атеистическую. Ни на какую!

Он так и сказал:

– Разберемся…

Князь даже немного отстранился, прижавшись затылком к тонированному стеклу, чтобы рассмотреть Кита в некотором критическом отдалении.

– Остается надеяться, что нам хватит времени, чтобы разобраться, - вздохнул он. – По крайней мере, ты-то должен успеть. Обязан!

Услышав такой намек, Кит вспомнил и о мрачных пророчествах полковника относительно семейства Веледницких. Князь тоже был о них как-то осведомлен, раз уж так ими бравировал.

– А что, нельзя тебе… ну, в общем, как-то не подставляться под пули в эту, Гражданскую войну? – осторожно, но решительно спросил он.

Князь улыбнулся прохладной, закатной улыбкой:

– Ну, а что ты мне можешь предложить? В кустах отсидеться? А потом где-нибудь в кафешантанах Парижа пить горькую и в «русскую рулетку» с тоски играть? Нет, Никита, наше время кончается. Мы должны свое дело сделать и уйти достойно в Царство Небесное ... Может, оно всё-таки есть и святые не ошибались… В общем, как в песне «Слушай, товарищ!» будут петь: «…Спасли честь и веру юнкера и кадеты»… А уж вы там сами потом разберетесь.

Кит же твердо решил, что он жизнь положит на то, чтобы Лизу миновала та грустная судьба, которую предрек ей полковник! Только князю он ничего сейчас не скажет!

– Это тебе полковник про нас с Элиз напророчествовал? – прозорливо спросил князь.

Он искоса, но очень зорко наблюдал за Никитой.

Кит только кивнул, поджав губы.

– Так эти досье, собранные на нас Председателем, полковник тоже в глаза не видал, уж поверь мне, - сказал князь, будто желая подбодрить не столько себя – ему-то его скорая героическая гибель на поле брани представлялась в самых ярких красках, уже сделалась прикипевшей к душе мечтою, - сколько Никиту, чья тоска ему была видна насквозь, до самого сердечного дна. – К тому же мы – особая статья. Мы ведь сразу по двум дорогам в будущее несемся, в отличие от прочих смертных. По двум разным расписаниям. Одна дорога – прямая, как судьба, а другая извилистая, как мечты и сомнения о ней, о судьбе… А потому всякие задержки и отсрочки можем себе в пути порой позволить. И за один день целый год, а то и век прожить… Век я, конечно, кружить не стану – рука ослабнет оружие держать, глаз меткость потеряет, когда неминуемый час должен настать… Да ты ведь гораздо лучше нас знаешь, как это происходит, ты уж успел набегаться между временами, проживая за час по неделе…

И правда ведь! Кит вздохнул с облегчением. Еще не вечер!.. Хотя по дороге в Москву вечер уже въезжал в не темную июньскую ночь.

В отличие от немки Софи, будущей Екатерины Великой, которая в машине Никитиного папы вертелась во все стороны и поглощала глазами будущую Москву, будто любимое мороженое ела, князь Георгий казался ленивым и совершенно нелюбопытным, подтверждая, в общем-то, несправедливое мнение Пушкина о своих соотечественниках.

Кстати, о Пушкине. На въезде в Москву князь вдруг оживился и попросил подъехать к памятнику Пушкину: опять «…хотя бы на полминуты». Он умел выражать свои просьбы на таком чудовищно неотразимом языке старинной вежливости и аристократической властности, что суровый водитель-охранник снова только хмыкнул и привычно откликнулся мрачноватым эхом: «…на полминуты». Похоже, он печенкой чуял, что папа этого пассажира… а может и сам он, несмотря на юный вид, куда выше и круче его хозяина, бати Дума.

Когда доехали, князь Георгий, однако, даже не вышел из машины, чтобы оглядеться и изумиться сокрушительным переменам.

Лишь сказал коротко и сухо, словно заметив только одно из тысячи перемен-отличий:

– Пушкина переставили на другое место… А ведь я в прошлом году около него первое свидание назначил… Хотя какой там «прошлый»!

И облизнув высохшие губы, скомандовал вновь:

– Поехали отсюда! Чужой мир…

Кое-какую отраду князь таки обнаружил в этом «чужом мире». Когда проезжали здание московской мэрии, большой красный особняк на Тверской улице, князь, сидевший теперь в машине справа от Кита, вдруг снова попросил остановиться, сказав, что хочет «поздороваться с генерал-губернатором»… Оказывается, давным-давно это здание было главным домом усадьбы московского градоначальника, имевшего столь внушительный чин.

Кит решил не выходить, но, заметив, что водитель с любопытством посматривает в зеркало заднего обзора, тоже вывернулся назад и стал глядеть, что там делает князь, как здоровается с губернатором.

Князь стоял навытяжку, по-офицерски, с фуражкой на голове, смотрел куда-то вверх… и отдавал правой, раненой рукой честь стемневшему небу и, видно, самому губернатору, стоявшему на крыше привидением, которое способен был видеть только гость из прошлого, когда-то видевший этого губернатора живым.

Вид князя Георгия посреди Тверской улицы был таким экзотическим, что даже суровый водитель-охранник не выдержал.

– Реконструктор он, что ли, твой дружбан? – спросил он Кита, имея в виду фанатов копирования давних исторических событий.

– Ага, - подтвердил Кит, подумав, что определение «реконструктор» подходит куда больше ему самому вместо слишком уж примитивного «сборщика».

Князь вернулся в машину сияющим и вдохновленным, будто раздумал погибать в Гражданскую войну… Но оказалось, все как раз наоборот.