— Его воспоминания, ха! — с ухмылкой сказал другой помощник. Это, значит, был Артур.

— Эта цель недостижима, — сказал К., внезапно вновь охваченный мрачными предчувствиями.

Учитель покачал головой, взял К. за руку и потянул к дверям.

— Нельзя терять мужества, — пробормотал он. — Вы же всех заразите вашими умозрительными страхами, а сейчас всем нам надо мужаться. — Он повысил голос и обернулся к Фриде: — Эту бедную девушку давайте-ка оставим в теплой комнате. — Потом Учитель взглянул на помощников: — Этих двоих — тоже, — и, кивнув на прощанье, вышел, ведя за собой К., на улицу.

Снегопад тем временем немного стих, а ветер почти совсем улегся. Лишь изредка он, словно легкий вздох, пролетал над Деревней и ласково касался щек стоявших на улице людей. Зимой, подумал К., при сухом морозе, ветер легко закружил бы снег и затеял игру, как бывало в детстве в дни перед Рождеством. Снег тогда лежал всюду, куда ни посмотри, и был похож на мелкий порошок, и был он таким белым, что глазам становилось больно глядеть, а ветер заставлял снег плясать то низко над землей, то над парапетами и крышами, превращаться во всевозможные летучие фигуры, можно было видеть сны наяву и придумывать названия этим легким белым образам. А здесь, в Деревне, снег лежал на всем тяжелым бременем, пригибал к земле кусты и скрывал отчетливые линии домов. Крыши на фоне неба казались лишь слабыми голубоватыми тенями, дорога терялась в бескрайней широте.

Староста принял К., лежа в постели. Это был приветливый толстяк, держался он так, словно они с К. знакомы. Он велел жене принести стул и сказал:

— Садитесь же!

К. ответил, что предпочитает постоять, если это никому не мешает.

— Конечно, конечно, как вам угодно, — сказал Староста и попытался приподняться в постели, чтобы лучше видеть лицо К. После этого К. все-таки сел. Он терпеливо выслушал пересказ того, что они якобы обсуждали здесь несколько недель тому назад. Рассказ получился длинный — о том, что много лет назад вышло распоряжение, согласно которому надлежало нанять землемера, но почему-то дело пошло вкривь и вкось… К. подумал: типичная служебная неразбериха, где один чинуша не знает, чем занимается другой. Потом Староста упомянул о добросовестном, — К. подумал: не в меру усердном, — чиновнике по имени Сордини. Изредка рассказ Старосты прерывался стонами, боли усиливались, стоило бедняге хотя бы слегка пошевелиться, порой он на минуту умолкал или звал жену, которую называл Мицци, и просил ее принести для К. ту или иную папку, чтобы тот не сомневался — все идет чин чином. Никакой жалобы деревенских жителей к Старосте пока не поступало.

К. слушал вполуха и смотрел на горы сваленных в комнате папок, затем осторожно осведомился о том, как деревенские отнеслись к его появлению, ведь он оказался в таком постыдном положении, и добавил, что, несмотря на самые искренние старания вспомнить, от прошлого в его памяти не осталось никаких следов.

Староста вздохнул. Он сообщил все. о чем знал или, точнее, думал, что знал, — он и сам-то пребывает в полнейшей растерянности относительно этого странного дела. Обычно по всем, буквально всем вопросам, чего бы они ни касались, из Замка поступают инструкции, указания и запросы. На сей раз, однако, ничего подобного не было. За все время своей службы Староста еще ни разу не сталкивался с подобным казусом, не слышал и о том, чтобы кто-нибудь из его предшественников оказался в аналогичной ситуации.

К. сидел, уставясь на свои сапоги, потом перевел взгляд на свои руки с длинными, слегка покрасневшими пальцами, на кровать Старосты, наконец, извинился за причиненное беспокойство, поблагодарил Старосту за доброжелательный прием, еще раз извинился за то, что нарушил покой пожилого больного подагрой человека, доставив ему совершенно напрасные волнения, и встал, собираясь уйти.

Староста в свою очередь извинился за то, что ничем не может посодействовать К. Хоть и не подобает опережать в своих суждениях мнения Замка, но, сказал Староста, он приведет в качестве примера один факт. Люди по собственному разумению сочли найденного ими К. умирающим, несмотря на то что в Деревню не поступило предварительного уведомления из Замка. Или взять хотя бы самовольное предположение деревенских, что они будто бы обнаружили бродягу, о котором в Замке ничего не знали заранее, — так вот, один только этот факт подтверждает то, что К. прав: в памяти жителей Деревни существует не К., а кто-то другой, в каком-то смысле этот другой — его двойник. К. не должен обижаться на людей. Вот ведь какая странная двойственность: два разных человека зовутся Йозеф К., имеют одинаковую внешность, да еще оба явились в Деревню, где никакой землемер не требуется, — странная двойственность, и она пробудила в деревенских желание думать, а равно и подозрения. Никто не уверен в своем мнении, это вытекает из того, что каждый житель Деревни готов изрядно потрудиться ради установления истины. А самому-то К., наверное, тоже приходила мысль о двойнике?

К. ответил утвердительно, однако подчеркнул, что появление настоящего, а не какого-то идеального, умозрительного двойника, вероятным не считает, впрочем, сказал он, всякое бывает.

— Двойник, — сказал Староста, — единственно возможная разгадка. Надо будет осторожно навести справки в Замке касательно вопроса о двойнике. — Староста сказал это таким тоном, будто хотел утешить К., и тот, в очередной раз извинившись, пожелал больному скорейшего выздоровления и вышел.

За дверью его ждал Учитель. Взглянув на равнодушное лицо К., он ни о чем не стал спрашивать. Они молча отправились обратно на постоялый двор. Снег теперь шел вперемешку с дождем, и по дороге Учитель насквозь промок. Он то и дело чихал и кашлял. К. извинился и перед ним — за то, что невольно вызвал столько хлопот, оказавшихся в итоге напрасными, и сказал, что Учителю надо бы поскорее лечь в постель; будем надеяться, добавил он, что в школе топят.

— В это время года уже не топят, как-никак середина марта. Кто бы ждал, что зима вдруг вздумает вернуться.

К. предложил пойти в его комнату на постоялом дворе, но Учитель резко отверг его предложение, после чего К. снова извинился, теперь уже за то, что вообще что-то предложил. Тут Учитель остановился посреди дороги.

— Ну и странный же вы человек! — сказал он. — Ладно, я пошел домой. Сами найдете дорогу на постоялый двор?

К. кивнул.

Фрида, похоже, не слишком удивилась, услышав, что с памятью К. дела все так же плохи. Она сняла с него мокрую накидку, стянула с ног сапоги и постелила ему на скамье возле печки.

— Тут, на первом этаже, теплее, — сказала она. — В твоей комнате печь дымит.

Около полудня в трактир пришли крестьяне, поглазели на лежащего возле печи К., выпили горячего вина, настоянного на травах, и ушли. К. немного поспал, ненадолго очнулся и снова заснул. После бессонной ночи ему нужно было хорошенько выспаться. Примерно через час его разбудила Хозяйка. Она приготовила обед, не угодно ли К. поесть?

— Угодно.

— И от вчерашнего кое-что осталось. — Она сказала, как называлось то кушанье, но К. опять не запомнил название. Он сказал, что привык есть что дают, в еде он не привередлив, главное для него — не чувствовать голода. Служанки засмеялись при этих словах, на серьезном лице Фриды тоже промелькнула улыбка.