Теперь они остались впятером. Вскоре с берега прибежал еще один боец, доложил радостно, что на той стороне появились наши, что уже спускают с грузовиков плоты и лодки. Потом пришел связной командира батальона. Виктор отправил его обратно с короткой запиской: просил поторопиться и подготовить артиллерийский огонь по дороге.

Связной еще не успел убежать, когда Волович крикнул, что видит колонну автомашин. Дьяконский поднялся на высоту, прикинул: немцев было не меньше двух рот. «На час, — сказал он себе. — Часок мы их поманежим. Больше никак не получится!»

Фашисты явно торопились. Пехотинцы бегом занимали боевые порядки. Машины сразу же развернулись и ушли, вероятно, за подкреплением. А с дороги открыли частый огонь минометчики. Второй раз, и опять в голову, ранило Гафиуллина. Молчаливому Майбороде осколок вонзился в ягодицу. К ручному пулемету лег Волович, широко раскинув тощие ноги с грязными култышками бинтов. Виктор бил из пулемета, снятого с мотоцикла. Фашисты делали короткие перебежки в пять-шесть шагов, вели огонь такой плотный, что воздух над высотой напряженно гудел.

В центре немцы продвигались медленно, зато на обоих флангах, и справа и слева, подошли к самому лесу. Теперь им ничего не стоило подобраться вплотную… Дьяконский приготовил гранату.

Пока перезаряжал пулемет, по правой руке словно хлобыстнули кнутом. Посмотрел и даже губами чмокнул: надо же, как повезло! Осколок тоненькой змейкой прорезал кожу возле кисти. На пару миллиметров ниже — и нельзя стрелять.

Перевязываться не было времени. Мокрой от крови рукой он опять схватился за пулемет. Прежде чем открыть огонь, пощупал карман: бритва была на месте, все в порядке. В последний момент есть чем избавить себя от плена.

За рекой громыхнули пушки. Снаряды начали падать на дороге и позади немецкой цепи, заставили противника приостановиться. Виктор осмотрелся. Стрелял только один автоматчик. Майборода лежал ничком: вместо спины — кровяная каша.

Возле ручного пулемета снова находился Гафиуллин, а рядом с ним, схватившись за грудь, корчился и стонал Изя Волович.

Виктор прицелился, ловя каски, черневшие среди травы, повел стволом пулемета, чеканя длинную очередь. Сверху, больно ударив в плечо, грохнулся кто-то, заорал над ухом:

— А ну, подвинься!

Незнакомый Виктору мордастый сержант устанавливал в окопе бронебойку, пулемет мешал ему, он отталкивал Дьяконского локтем и орал:

— Петька, патроны давай!

Сзади подбегали еще и еще. Справа, в кустах, часто рвались гранаты. Дьяконский откинулся от пулемета и засмеялся с облегчением, глядя в яростное лицо сержанта.

— Ты чего ржешь, шляпа! — снова заорал тот. — Вон тебе театр, видишь?! Петька, собака, патроны где?!

Дьяконский приподнял голову. От дороги, развернувшись цепью, ползли к высоте три самоходных орудия. За спиной, на просеке, начали рваться снаряды.

Бой разрастался, и еще трудно было предрешить, кто останется хозяином высоты. Но здесь появились теперь новые люди, новые командиры, и у Виктора сразу спало нервное напряжение, сразу сказались бессонные ночи, утомление, голод. У него так кружилась голова, так туманилось перед глазами, что он почти перестал видеть и соображать. Он даже не мог вспомнить потом, как оказался на берегу Днепра. Запомнились только огромные, неподвижные, полные муки глаза Изи Воловича, его черный рот, распяленный в крике. Волович был мертв, а его почему-то везли в лодке на левый берег. Виктор хотел сказать, что Киев на правом берегу и Воловичу обязательно нужно туда, к своим братишкам и сестренкам… Впрочем, может, этого и не было, может, все это просто пригрезилось ему в долгом сне?

Но нет! Он ведь помнил голову Гафиуллина, огромную шапку бинтов, он помнил волны на Днепре и как по этим волнам, навстречу их лодке, шли другие, наполненные бойцами, шли плоты с пушками и по всей широкой реке плыли люди. Их бомбили самолеты, но зато с берега в них никто не стрелял, потому что немецкие солдаты, немецкие танки и самоходки остались за просекой, за высотой «109».

Прославленный «Восточный вал» рухнул за несколько дней. В конце сентября советские армии стремительным маршем вышли к Днепру на огромном пространстве от Лоева до Запорожья и с ходу форсировали могучую реку во многих местах, захватив на западном берегу 23 плацдарма, и среди них несколько крупных. Днепр больше не являлся преградой для наступления. И если советские войска остановились на достигнутом рубеже, то лишь для того, чтобы закрепить успехи, подтянуть тылы и резервы, изготовиться к новому броску.

Страна щедро награждала бойцов, отличившихся на Днепре. В одной только дивизии, где служил Виктор, к высшей награде было представлено 28 человек. И среди первых — Дьяконский. О нем писали дивизионные журналисты. Армейская газета поместила портрет Виктора и большой очерк.

Гафиуллин цокал языком от удовольствия, читая газеты. А Виктор не только не радовался, но даже пугался. Очень уж не хотелось ему этого шума, не хотелось привлекать внимания к своей персоне. У него мороз пробегал по коже всякий раз, когда во всеуслышание склоняли его фамилию с добавлением самых лестных эпитетов.