Перед выпускными экзаменами Славка налег на учебу, получил пятерки по специальным предметам, по уставам и даже по строевой подготовке. Кто-то сказал, что десяти лучшим курсантам предоставят право выбирать флот, вот Булгаков и старался. Но все это оказалось пустой болтовней.

Выпускников построили в длинном сумрачном коридоре. Басовитый мичман читал по списку фамилии, вызванные ребята отходили в сторону. Команда номер один была совсем маленькой: человек десять. Вторая побольше, третья вобрала в себя целую смену. Строй постепенно редел, а Славкину фамилию не называли. Наконец мичман объявил, что все оставшиеся числятся в команде номер шесть. Отправка послезавтра. А сейчас — р-р-разойдись!

Шестая команда оказалась самой большой: около пятидесяти выпускников. Ребята потолковали и решили: повезут либо в спецкоманду, либо на самый боевой флот, раз столько народу.

Через двое суток, ночью, молодых матросов посадили в старый пассажирский вагон, холодный и грязный. Славка едва успел расположиться на верхней полке, как застучали колеса. Сосед, угнездившийся этажом ниже, рассуждал вслух:

— С Ярославского едем. Не иначе, на север. Как до Вологды дотюкаем, так и ясно будет. Если прямо — то на Архангельск. Если влево — на Ленинград.

— Балтика все-таки лучше, теплей на Балтике, — сказал Славка. — Спать давай, завтра узнаем.

Наутро, устроив перекличку, мичман объявил зычно и весело:

— В хорошем месте службу начнете, океанской водички попробуете! Во Владивосток едем!

У Славки даже ноги мягкими стали в коленях от такой новости. Ну и ну! Оттуда домой не вырвешься, на побывку не съездишь!

Огорченный, залез на полку, повозился, устраиваясь на жестком ложе. За окном тянулись мокрые поля, проносились оголенные, почерневшие от влаги деревья. Славка начал было подремывать и вдруг подумал: а ведь это неплохо! Владивосток — это не фронт, бомба в башку не стукнет. Он один мужчина в семье, ему жить надо, малышей на ноги ставить. А на востоке как раз никакого риска! Во всяком случае, мама и бабушка волноваться не будут. Надо скорей сообщить им, что едет не навстречу опасности, а в спокойную даль!

Молодых солдат 1927–1928 года рождения, весь контингент последнего призыва, Гитлер приказал передать в распоряжение Западного фронта. Фюрер считал, что на Востоке установилось затишье, русские выдохлись и будут накапливать силы для следующего рывка. К тому же на Востоке еще имеется территория, позволяющая маневрировать, а на Западе американо-английские войска подошли вплотную к важнейшим экономическим районам Германии.

Врагов следует бить поодиночке: фюрер дал указание подготовить и нанести решительный удар на Западе, сбросить там противника в море, а потом взяться за русских. Конечно, Гитлер не рассчитывал теперь на победу, он надеялся достичь либо почетного мира, либо временной передышки, чтобы поправить свои дела.

Ведя войну на два фронта, Гитлер знал, что в случае проигрыша ему не будет пощады ни с той, ни с другой стороны: он был воплощением величайшего зла и для Запада, и для Востока. У него остался единственный выход: сражаться до последнего шанса. Но Гейнц Гудериан и многие другие генералы и высокопоставленные чиновники, окружавшие фюрера, рассуждали иначе. Русские — это полный крах, это погибель. А с американцами можно договориться, найти какое-то компромиссное решение.

Оборона на Восточном фронте, забота о бронетанковых силах, деятельность Генерального штаба — вот что составляло теперь смысл и содержание жизни генерал-полковника Гудериана. Но свою работу он подчинил одной цели: старался наглухо запереть восточные ворота. Американцы должны прийти раньше русских! — это стало его тайным девизом. И он делал для этого все, что мог, даже если его действия противоречили указаниям фюрера.

Когда вопрос об использовании солдат последнего призыва был окончательно решен в пользу Западного фронта, Гудериан внес предложение создать в восточных провинциях фольксштурм. Генерал помнил, как сражались в сорок первом году русские народные ополченцы, сколько неприятностей доставили они немецким войскам в районе Смоленска, под Тулой и под Москвой.

Гудериан предложил вооружить стариков, подростков, инвалидов. Пусть русских встретит огнем каждый дом. Это возместит в какой-то степени недостаток резервов. Гитлер согласился с такими доводами. Созданием и обучением фольксштурма занялись непосредственно партийные боссы. А начальник Генерального штаба позаботился о том, чтобы в каждом батальоне имелись опытные инструкторы из числа бывалых солдат, чтобы ополченцы получили оружие и боеприпасы.

Единственный из генералов Гудериан открыто и категорически возражал против наступления на западе, в Арденнах. Считал, что это приведет только к трате сил и приблизит кризис. Но Гитлер не согласился с ним.

После того как фюрер перевел свою ставку в Берлин, генерал-полковник почти ежедневно бывал у Гитлера с докладом, и каждый раз между ними завязывались горячие споры. Фюрер прощал Гудериану вспыльчивость и даже грубость, так как видел в нем своего единомышленника, попутчика до конца. А в глазах генерала Гитлер быстро терял ореол величия и гениальности, окружавший его до сих пор.

Фюрер ссутулился, походка его стала вялой, движения медленными. После покушения у него подергивалась не только левая рука, но и вся левая половина туловища. На аскетическом лице — большие выпученные глаза, часто загоравшиеся злобой, при этом щеки его покрывались красными пятнами.

Он очень мало спал, потреблял большое количество возбуждающих средств, совершенно перестал выходить на воздух, потому что при ярком свете у него болели глаза. Он предпочитал сидеть, придерживая правой рукой левую вздрагивающую руку. Лишь в порыве гнева вскакивал и бегал по комнате — вспышки ярости доводили его до изнеможения.