Даже на станциях, черных от копоти, паровозный чад не в силах был заглушить запахи жасмина и сирени, приносимые ветром из палисадников.

Проводница собралась идти за водой. Виктор отнял у нее жестяной жбан, сам сбегал за кипятком.

— Я сменяюсь сейчас, — грустно сказала девушка.

— Ну и хорошо. Отдохнете.

Она ничего не ответила. Виктор закрылся в умывальнике, долго плескался, обтираясь по пояс. Вышел освеженный, с мокрыми волосами. Розовела на щеках кожа. Остановился у двери служебного отделения. Проводница пила чай.

— Приятного аппетита, — кивнул Дьяконский.

— Спасибо. — Девушка застеснялась, говорила, глядя в сторону. — Может, и вы со мной? Мне мама пирожков положила.

— Чего же, это можно. Готовьте вторую кружку.

Виктору нравились руки девушки. Большие, в рыжих веснушках, они спокойно лежали у нее на коленях. На пальце левой руки — дешевое колечко со стеклышком. Как-то быстро и незаметно могли двигаться эти большие руки. Виктор не видел, когда девушка успевает подливать ему кипяток, резать колбасу, хлеб.

— А у вас есть друг? — спросил он.

— Н-не знаю, — неуверенно ответила девушка. — Сосед вот у нас… Только он очень грубый. Ругается и водку пьет.

— Вам-то он нравится?

— Не очень… Да ведь никого нет больше, — простодушно сказала она. — Мама говорит, что неудачница я.

Лицо у девушки было усталое. Вспомнив, что она ночью дежурила, Виктор поторопился уйти, пожелав ей хорошо отдохнуть. Возвратился в купе со светлым приподнятым настроением: хорошая была девчушка, простая, открытая.

— Явился? — насмешливо спросил сосед, мордастый парень в очках, со множеством «молний» на клетчатой рубахе-ковбойке.

— Как видишь.

— А ты ловкач, сержант. Девка она сочная, хоть и губошлепая. Я уж приглядывался, да ты опередил… Ночевать-то небось не придешь сюда? Вы уж там окно тогда откройте, а то вспотеете.

Виктор молча порылся в вещевом мешке, достал круглое зеркальце, дыхнул на него, вытер подолом гимнастерки, поднес к лицу парня.

— На, посмотри.

— Прыщи, что ли?

— Лоб гляди.

— Ничего не вижу.

— Неужели? Значит, ты и в очках слепой. А между прочим, даже издалека заметно, какой у тебя на лбу штамп стоит.

— Штамп? — удивленно замигал парень. — Какой?

— Обыкновенный. Из семи букв — сволочь.

— Это я? — приподнялся парень.

— Разумеется, — хладнокровно подтвердил Виктор, пряча в карман зеркальце. — Жаль, лоб у тебя узковат, а то надо бы добавить: первосортная сволочь.

Парень выругался.

— Стихни! — приказал Дьяконский. — В конце вагона есть места свободные. Перетаскивай туда свое барахло и воняй там.

Не обращая внимания на продолжавшего ворчать парня, Виктор залез на свою полку. Принялся читать газету, удивляясь тому, что так рано и быстро стало темнеть. Он с трудом различал буквы.

— Туча-то, туча какая! — заохала внизу старушка.

Дьяконский свернул газету, сунул ее под матрац и вышел в тамбур.

С запада надвигалась гроза. Иссиня-черная туча, выползавшая из-за горизонта, закрыла солнце. Сразу померкли, потемнели все краски, туманной кисеей подернулись дальние леса. Густым и жарким воздухом трудно было дышать. Впереди тучи ветер гнал серые, грязные клочья облаков, причудливо менявших свои очертания. Края тучи рвались, расползались, клубились, как дым. Там шла борьба стихий, сталкивались потоки теплого и холодного воздуха. Зато дальше туча была одинаковой, черной и мрачной. Вспыхивали белые зигзаги молний, пронизывали ее десятками блестящих стрел, ломались, гасли и вспыхивали вновь почти непрерывно. Угрожающе, не переставая, рокотал гром.

Поезд бежал навстречу, и поэтому казалось, что туча приближается очень быстро.

— Господи, спаси и помилуй нас, — шептала, мелко крестясь, пожилая проводница, сменившая девушку. — Дверь-то закрой, чего смотришь! — крикнула она.

— Боитесь?

— Молонью не могу видеть, жуть берет.

— Идите в купе, там окна завешаны. Я здесь постою.

Налетел порыв холодного ветра, задрожала на деревьях листва. На ладонь Виктора упала первая капля. Ураган, с воем и грохотом обрушившийся на поезд, заставил Дьяконского обеими руками ухватиться за поручни. Ветер несся стремительно, вздымая тучи песка и пыли. Враз полегла, прижалась к земле трава. Ударил косой дождь, он усиливался с каждой секундой и вскоре превратился в сплошной ливень. Серая пелена вплотную подступила к вагону, стало почти темно. В хмурой мгле вспыхивали молнии, озаряя тамбур мертвенным синим светом. Гром то раскатывался гулко и медленно, то лопался вдруг со страшным треском, и тогда казалось, что рушится, разлетается в щепы вагон.

Виктор инстинктивно втягивал шею, когда молния сверкала близко, торопливыми затяжками курил папиросу.

Гроза нарастала, усиливалась.

Преодолевая встречный ветер, поезд пробивался сквозь грохочущий, вспыхивающий огнем мрак, спешил вперед к своей, далекой еще, станции назначения.

После выхода войск в летние лагеря опустела Брестская крепость. Заросли лопухами дворы и старинный вал. Людно было только в северной части крепости, где жили семьи командного состава.