Из этих «продвинутых» «единиц» наибольшую неприязнь националистов-«общинников» вызывали удачливые и богатые «кулаки», «мироеды».

Крайне резко критиковали кулачество дубровинцы, взявшие сторону деревенской бедноты. Их рупор «Русское знамя» (доставшийся Дубровину в наследство от некогда единого СРН) громко заявлял: «В сознании народа царь не может быть царем кулаков».

Увлеченный полемикой Шарапов подвергал жесточайшей критике кулачество, доходящее до «полного бессердечия и жестокости, неуважения к старикам, нарушения семейных начал… и, наконец, падения веры и нравственности». Причем кулачество, подчеркивал автор, особенно опасно на русской почве, которая ему совершенно чужда: «Немец-ростовщик может быть очень мягким, сентиментальным, так как его удовлетворяет юридический аспект дела. Русский же кулак отлично знает о своей несовместимости с моральными нормами села и способен представлять только „нравственное чудовище“.

Он-то и дискредитирует, главным образом, общину, благодаря которой еще возможно хоть как-то защитить от мироеда остальных крестьян.

И надо заметить, что критика кулачества велась не только касательно сугубо аграрных проблем. Так, консервативное „Современное обозрение“ писало о презрении кулаков к духовенству. „Обозрение“ указывало на попытку деревенских „буржуа“ подчинить себе сельских батюшек. Последние часто видят „как темные силы деревни, местные пауки, опутывают темный народ, сплошь и рядом развращая его и неверием, и недоброй жизнью…“. Попытка же священника изменить положение дел приводит к тому, что „вся муть со дна взбаламученного… болота сельской жизни“ поднимается в защиту „благодетеля“.

Тут уже прослеживаются некоторые моменты социалистической критики, которая, так или иначе, была присуща всем правым. Хотя видеть особую „левизну“ в данном случае не приходится.

В пику недругам общины, любящим порассуждать об ее экономической неэффективности, ортодоксальные традиционалисты опровергали расхожие стереотипы такого рода.

Со знанием предмета К. Н. Пасхалов приводил в пример Тарусский уезд, где общинники подняли производство до такой степени, что могли успешно конкурировать с помещиками. Многие крестьяне обращали часть полевой земли под сады и ягодники, выручая с них по нескольку сот, а то и тысяч рублей.

Имевший богатый опыт взаимодействия с крестьянами помещик Шарапов утверждал, что община способствует быстрому распространению полезных нововведений. По его наблюдениям, любое нововведение в общине (правда, всегда после напряженных раздумий) подхватывается всей массой. Он продемонстрировал это на опыте деревни Сосновка.

В начале 80-х годов XIX века С. Ф. Шарапов изобрел плуг с великолепными техническими данными. Ему даже была присуждена бронзовая медаль на конкурсе в уездном городе Любимове (Ярославская губерния). Несмотря на популярность этого плуга среди крестьян, его долгое время не покупали. Но стоило только двум сосновским мужикам купить плуг, как через два дня было продано 5 штук. А уже на следующий год (после зимнего межсезонья) население довольно значительного района (к северу от Сосновки на 15 верст полукругом) кинулось покупать их. В конечном итоге, плуг стали покупать даже бедняки. А ведь в начале в общине сложилась атмосфера критики, шуток. Работающих с новым плугом попросту не понимали. Вскоре же ее сменило „общественное, мирское давление“ в пользу плуга.

Показательно, что С. Ф. Шарапов отводил помещичьим хозяйствам роль двигателя сельскохозяйственной культуры отдельных крестьян-общинников, за которым „тихо, но постепенно, всем миром, должна подвигнуться общинная масса“.

Националисты выделяли такую важную особенность общины, как хозяйственная устойчивость. Она, по их разумению, была мощным препятствием на пути к разорению крестьян. „Община, — отмечал Шарапов, — обладает тысячью орудий самосохранения… В то же время отдельный хозяин, особенно хуторянин, страшно неустойчив“. Он указывал на помещичье землевладение, которое, по его мысли, распылялось и обезземеливалось именно благодаря индивидуальной собственности и „экономическому“ одичанию».

При этом надо заметить, что националисты-общинники отнюдь не желали идеализировать предмет своей защиты. Они видели — община деградирует, но были склонны объяснять эту деградацию условиями, внешними по отношению к ней. Главной причиной падения общины правые считали политику правительства. Так, Шарапов утверждал, что община находится в состоянии хозяйственной деградации по причине отказа властей дать хоть какие-то средства на ее подъем, для которого нужны финансовые вливания, а также достаточное количество удобрений, хороших семян, племенных животных и т. д.

«Общинники» упрекали государственный аппарат в непонимании нужд общинной, самобытной России. Хотяинцев называл политику правительства в области насаждения личной собственности «жалкой бюрократической фантазией, ничего лучшего не придумавшей, как российских мужиков в каких-то робинзонов превращать». Несуразность виделась ему и в том, что «правительство, признавая… крестьян созревшими для совместного труда в публичных собраниях с другими сословиями для выработки законов» одновременно содействует их «одичанию, расселению по хуторам».

Получалась интересная ситуация — столыпинская реформа, призванная усилить свободу хозяйственной деятельности, носила в глазах последовательных традиционалистов характер типично бюрократического мероприятия, ограничивающего права собственности. Эта бюрократическая затея ломала традиционный порядок, веками складывавшийся в условиях «органического», постепенного развития аграрной России. Она препятствовала правильному функционированию сельского хозяйства и укреплению экономической мощи русской деревни.