Не успел я отойти, как заблудшая «манчестерская» девушка вновь завела свою шарманку:

— Эй! Эй! Ну когда же, на хрен, станет четыре, а? А?

Когда я вернулся домой тем вечером, звонил телефон. Отвечать я не спешил. Бывало, я и вовсе не утруждал себя этим — обычно кому-то просто охота потрепать языком о том или этом, и только. Я повесил ключи, стянул пальто, подошел к винной стойке и выбрал «Божоле мулинаван» урожая 1999 года. Потом все же снял трубку, удерживая ее подбородком, пока откупоривал бутылку и наполнял здоровенный бокал пунцовой службой спасения.

Звонила Фэй.

— Как поживаешь?

— Нормально, Фэй. А ты?

Ого, Фэй стала интересоваться моим житьем-бытьем — это что-то новенькое. Пусть даже простая формальность, все равно прогресс налицо. Обычно она сразу берет быка за рога. Впрочем, ограничившись этим жалким подобием заботы, она понеслась как пришпоренная:

— Поговорила я с детьми. В общем, Клэр тебя навестит, а Робби и слышать о тебе не желает.

Я пригубил еще райской росы. Ливнем в безводной пустыне она окропила язык, ангелом в красном облачении устремилась к нёбу. Уверен, что старые мастера, когда писали свои библейские полотна, смотрели на моделей сквозь бокал вина. Поди сюда, любовь моя, давай-ка украсим твою наготу соком виноградных лоз.

— Тоже неплохо.

— Может, он еще и передумает, — сказала Фэй. — Я стараюсь не вмешиваться, но не позволю ему совсем уж тебя игнорировать.

В трубке причмокнуло. Такое ощущение, будто Фэй, болтая по телефону, вечно что-то жует. Или слизывает с пальцев — скажем, мороженое, мед или шоколадный сироп.

— Я ценю это, Фэй. — Повисла неловкая пауза, так что я спросил: — Как там ваша знаменитость? Вкусно вас кормит? — Я знал, что стоит мне заговорить о Люсьене, и беседа, считай, закончилась.

— Занят своей новой программой. Какие-то нелады с контрактом.

— Обычное дело.

Кстати, примите к сведению: бес контрактов — из сонма воинственных духов.

Три года назад Фэй ушла от меня к знаменитому шеф-повару. Его показывают по телику. Прекрасный кондитер. Любитель подслащивать сдобу сахарной пудрой. Я-то уж точно не стану заморачиваться с выпечкой. В общем, он бросил свою жену с двумя детьми ради моей жены с тремя. Я бы предложил прямой обмен, но, боже мой, видели бы вы эту грымзу — его бывшую! Сара — моя старшая дочь — учится в Уорвикском университете. Она всегда была на моей стороне. Теперь, значит, двое из трех, совсем недурно.

Фэй перешла к делу:

— Короче, Робби спрашивает: с теннисом и фехтованием будет то же самое, что и со школой?

— А как это он спрашивает, если он со мной не разговаривает?

Нет, ну в самом деле! Вот ведь паршивец!

Кажется, она переложила трубку в другую руку, чтобы обсосать освободившиеся пальцы.

— Ясно же, что он попросил меня спросить у тебя.

— Ясно же, что он должен спросить у меня сам. И ясно же, что ты объяснишь ему, почему это так важно.

— Это и есть твой ответ?

— Ну да, ясно же.

Фэй вздохнула. Что-что, а вздыхать она умеет! Все разочарования, накопившиеся за годы совместной жизни, она способна вложить в один-единственный вздох.

— Ладно. Я ему передам.

— Спасибо, что позвонила, Фэй.

Я положил трубку и поднял бокал. Да, все еще больно. Все еще обидно. Я врачую гноящиеся раны красным вином.

Знаю, о чем вы сейчас подумали. И поскольку я сомневаюсь, что вы специалист по идентификации или таксономии подобных существ, на всякий случай ответственно заявляю: алкоголь отнюдь не бес. Всего лишь одно из ряда летучих гидроксильных соединений, полученных из углеводородов путем дистилляции. Это сложный технологический процесс, включающий в себя сбраживание сахаров. Тот факт, что алкоголь вызывает сильную зависимость и толкает людей на экстремальные и деструктивные поступки, еще не делает его бесом. Когда люди произносят «он одержим демоном пьянства», они сами не знают, о чем говорят.

Я и сам слегка пристрастился к ферментированному винограду, из-за чего, случалось, вел себя опрометчиво. Но когда говорят: «Вина напиться — бесу предаться» — это полная чушь. Согласен, если злой дух уже вселился и обнаружил в хозяине слабое место, он может поощрять вредную привычку. Но это нечисть другого замеса.

Спрашиваете, почему мой пятнадцатилетний сын больше не желает со мной общаться? Да потому, что я решил больше не платить баснословные суммы, пропихивающие Робби сквозь высокие врата привилегированного Гластонхолла. Мне не нравится, в кого он превращается за многостворчатыми окнами этого дорогостоящего заведения. Не по душе мне клеймо избранного, тисненное у него на лбу. А пуще всего меня возмутило, как сын обошелся с официантом, когда мы обедали в итальянском бистро на Дин-стрит.

Не знаю, где Робби набрался презрения к тем, кого принято называть рабочим классом: то ли среди мрачных коридоров и подстриженных газонов Гластонхолла, то ли знаменитый телеповар Люсьен преподнес с пылу с жару. Но мне стало горько и стыдно. И разумеется, я корил себя за то, что не был с сыном в период его возмужания, не мог направить его. Не так уж трудно относиться к любому встречному перво-наперво уважительно, а потом по возможности дружелюбно. Ко всем прочим добродетелям следует как минимум стремиться, но эти две — обязательный набор. А мой сын за то время, что я был отлучен от воспитания, превратился в заносчивого мерзавца, который ни за что ни про что оскорбил официанта. Само собой, я, рассердившись, просветил Робби насчет того, что писал Джордж Оруэлл об отношении к людям, подносящим нам еду. При этом я удостоверился, что разгон, который я устроил сынуле, дошел до ушей официанта раньше, чем он приправил наш салат.