— Великий и мудрый повелитель, хочу надеяться, что эти введенные в заблуждение молодые люди поймут свою ошибку, раскаются и еще пригодятся стране в ее трудные дни. Отец одного из них знаменитый зодчий — Наджмеддин Бухари, отец другого…

— В городе Маймана хуруфиты подняли мятеж, перемутили народ, — перебил его Шахрух. — Мы направили туда войска. Предводитель мятежников, человек по имени Харун-ткач, не пойман, — хмуро добавил государь. И, поглядев на поэта, добавил уже мягче — Я передам вашу просьбу моему сыну Ибрагиму Султану. Скажу, что; среди хуруфитов оказался и сын зодчего. Полное истребление хуруфитов поручено именно ему.

Поклонившись государю, поэт вышел. Много позже, узнав о том, что просьбу его оставили без внимания, Лутфи целый месяц не выходил из дома, а затем, заявив о своем намерении отправиться в Золотую Орду, Крым и Карабах, он навсегда покинул царский двор…

Из предыдущих глав уважаемому читателю уже известно о том, что дочь зодчего Наджмеддина Бухари, отважная Бадия, отправилась в крепость Ихтиёриддин, чтобы передать брату Низамеддину приготовленную матерью еду. Но очень скоро она поняла, что попалась на коварный обман тюремщика, обещавщего устроить ей встречу с братом, на самом же деле он просто намеревался посягнуть на ее честь…

Бадия растерянно забилась в угол полутемной каморки. Она не отрывала взгляда от страшного человека, подступавшего к ней. Дрожа всем телом, она швырнула на пол поднос и корзинку. Сунула руку в карман безрукавки. Усатый тюремщик, с глазами, налитыми кровью, точно барс, собирающийся кинуться на лань, медленно приближался к ней. Но тут Бадия выхватила из кармана маленький острый кинжал, ярко сверкнувший в лучах, падавших из отверстия в потолке. Тюремщик замер и попятился.

— Убирайся прочь! — заорал он и ткнул вытянутым пальцем в сторону двери.

Опираясь о стену, Бадия обошла стороной тюремщика, юркнула в дверь и выбежала в темный проход. То и дело пугливо оборачиваясь, глядя по сторонам, она прошмыгнула еще в другой темный проход, затем во двор, к воротам крепости. Не выпуская все еще из рук кинжала, она огляделась. Страшась нукеров с саблями и пиками у ворот, она стремительно бросилась вниз — к площади перед крепостью.

— Что ж это ты, выходит, выпустил голубку из рук? — спросил один из нукеров тюремщика, появившегося на пороге.

— Какая это голубка, это скорпион! Того и гляди, ужалит! Кинжал припасла, подлая. Теперь уж и девки с оружием ходят, — огрызнулся тюремщик.

Заврак Нишапури, ожидавший Бадию в сторонке на площади, увидев в ее руках кинжал, кинулся ей навстречу.

— Виделись с братом?

— Тот подлец обманул меня, — проговорила Бадия, все еще дрожа и пряча кинжал под подкладку безрукавки. — Чуть не убила его, как того бандита, хотела проткнуть ему сердце, да вспомнила, что это может навредить брату.

— А видели его?

. — Да нет, не видела!

. — Где корзина?

— Бросила там. И браслеты тоже… Вот они, государевы нукеры. Я, конечно, знала, что они взяточники, но не предполагала, что они такие подлецы. А я им поверила! Люди рисковали жизнью ради государя, сражались на войне, и вот где награда — тюрьма! Вы поняли, господин Нишапури? А отец всегда твердит: «Не смей говорить дурно о государе». Вот тебе и государь!

— Пойдемте отсюда, госпожа.

Бадия не отрывала глаз от тюремщика, стоявшего у ворот крепости. Он зло глядел на нее.

— Пошли, — согласилась она. — Как бы не навредить Низамеддину!

— Дело Низамеддина расследуют. Судьба его связана с волей царевича, — сказал Заврак. — Без приказа они не посмеют его тронуть. Я верю в это. Да убережет его аллах! Низамеддин отважно сражался за государя, его, конечно, скоро выпустят, поверьте мне. Он взят под стражу по навету…

— Господи, да сбудутся ваши слова!

Расстроенные, обескураженные и подавленные Бадня и Заврак вернулись домой. Ни он, ни она не стали распространяться о происшедшем, лишь кратко сказали, что передали еду Низамеддину. Бадия просила Заврака хранить случившееся в тайне, иначе, уверяла она, отец не выдержит. Он и так едва держится на ногах. Теперь отъезд Зульфикара в Бухару стал для Бадии настоящим горем.

Еще один ученик отца, Гаввас Мухаммад, был туповатый и скрытный малый, и редко случалось, чтобы Бадия перекинулась с ним хотя бы словом, не говоря уж о беседах более откровенных. И только Зульфикар, с которым она сначала подружилась, а потом и полюбила его, был близким ей по духу. И вот он изгнан, обвинен в том, что заглядывается на Бадию и, вместо того чтобы заниматься ремеслом, влюбился. Лгать или скрывать что-то от зодчего было бы прямым преступлением. А вот теперь от зодчего скрыли то, что случилось в крепости. Скрыли, жалея его.