22.00 Вечерняя поверка. Получи за то, что в строй опоздал, и за то, что не достаточно благозвучно гаркнул: "Я-а!"

22.30 Отбой. Для стариков. А для тебя все только начинается. Сделай то, принеси это, слетай туда, смотайся сюда... И по морде, по морде! И потом: "Ты что-то плохо слушаться стал. Обурел? Упор лежа принять! Делай раз! Делай два! Раз! Два! Раз! Два!.. Устал? Отдыхай! Табуретку в вытянутые впереди себя руки и на полусогнутые ноги к стене!.. Отдохнул? Мало! Еще постой... Так, упор лежа принять!.. "

Если к четырем часом утра спать ляжешь - уже праздник. А ведь можешь и не лечь вовсе. В роте дел хватит! Спокойной ночи, дружок!...

Самые несчастные из всех духов - интеллигенты-горожане (в основном из Москвы, Ленинграда, Прибалтики). Им, воспитанным да мягкотелым приходится тяжелее всего. По волчьим законам казармы они жить не умеют, да и не хотят, крови боятся, дерутся плохо, ругаться избегают, и грубая кирзовая армейщина первые же недели с хрустом давит тонкую их организацию. Интеллигентов обижают и опускают, быдло презирает их за беззащитость, мягкость и не практичность, с другой - оно подсознательно ощущает их умственное и нравственное превосходство и свою ущербность. А за это нужно мстить, гноя интеллигентов и одновременно поднимаясь в собственных глазах. Одним из любимых развлечений в нашей части было заставить духа - интеллигента вслух прочитать письмо от девушки или жены, а потом принудит его это письмо съесть и обсуждать при нем, как бы хорошо было "эту телку запустить в роту" и "толково ли она строчит". Пратиковалась так же критическое обсуждение половых недостатков матери и отца духа, произведших на свет "этакого урода". Воздействовали и физически. Так, одного мальчишку моего призыва, уже не помню за что, вшестером подловили в туалете, "прессонули" и поокунали головой в очко. Через два дня в карауле на посту он застрелился. (Вообще в армии процент интеллигентов среди самоубийц самый высокий). Здорово страдают интеллигенты из-за своей интеллигентской честности. А офицеры на их честности здорово играют. Был в соседней роте некий Володя X. Мягкий, вежливый, узкоплечий - словом типичный интеллигент. В чем он провинился, не знаю (духи всегда в чем-нибудь виноваты), только бит был крепко. Ротный на утреннем осмотре увидел синяк. "Кто ударил?" Завел в канцелярию. "Ты же честный, Володя, я знаю. И не побоишься сказать правды. Зачем тебе покрывать нарушителей Устава? Скажи мне правду. Слово офицера никто не узнает". Тот возьми да и скажи. Ротному, по большому счету, на этот синяк плевать, как и на самого Володю со всеми его проблемами. Но работа с его личным составом должна быть для всех на лицо. (Кстати, сами эти мордобойцы ротному гораздо ближе, чем какой-то драный интеллигентишка. "Толку с него!") Вот он пожурил виновных перед строем, да и пошел себе вечером домой с чуством хорошо выполенного долга. А незадачливого Володю били смертным боем часа два и с проломленным черепом оставили под кроватью. Каждый раз, когда хотел вылезти, - добавляли. Провалялся он под койкой двое суток без еды и питья. Под себя ходил. Наконец, заметили его отсутствие отцы-командиры. Вытащили из-под койки. Справедливость, как говорится, восторжествовала. Володю - в госпиталь, обидчиков под трибунал и в дисбат. Развилась у Володи болезнь, весьма распространенная в нашей армии, которую я бы назвал "казармофобия". Боится, не хочет возвращаться в часть, хоть убей. На коленях умолял начальника госпиталя оставить его. Когда-то не согласился, Володя съел буханку мерзкого армейского хлеба и полкило оленьего жира. Результат - заворот кишок и снова в госпиталь. Отходили. Стали снова в часть собирать. Тогда Володя пошел в инфекционное отделение и в туалете съел немного кала желтушного больного. Результат - острый вирусный гепатит и опять в койку. К чести начальника госпиталя надо сказать, что причиной еще одной болезни он не стал - оставил Володю в госпитале до самого дембеля. Не любят интеллигентов в армии, хоть убей. Поэтому и слово - "интеллигент" - считается оскорблением почище "козла" или "ублюдка".

Мы учили эти законы сразу и без экивоков. Мы выхаркивали их с кровью на утренних осмотрах, их вбивали в нас с приказами "Фанера, к осмотру!", они зведчатыми отпечатками солдатской бляхи запечатлелись на наших задницах. Итак, вот несколько принципов, которые нужно знать, чтобы нормально жить и достаточно высоко котироваться в армии:

1. Никогда ни для кого ничего не делай, если он может сделать это сам.

2. Всегда отвечай ударом на удар. Если видишь, что это необходимо, - бей первым.

3. Никогда не показывай нерешительности или боязни.

4. Не доверяй офицерам. Им твои проблемы до задницы.

5. Никому не жалуйся и не лги.

6. Всегда делай лишь ту работу, которую не погнушался бы, с твоей точки зрения, сделать самый уважаемый в роте солдат.

7. Будь себе на уме.

8. Знай свою службу, свои права и обязанности лучше командиров.

9. Будь всегда чист, глажен, брит и надраен до блеска. В армии встречают по одежке.

10. Не "прогибайся". Где возможно - "вальтуй".

11. Никогда не ешь в одиночку или спрятавшись. Не ешь из грязной посуды.

12. Не подбирай объедков и никогда не показывай, что ты голоден.

13. Не ищи легкой службы. Отслужив легко, ты не достоин уважения.

14. Никому не верь. "Добрым" сразу бей в балабас. Все западло в роте - от них.

15. Не бойся крови. Если ты в первой же схватке проломишь голову табуреткой - к тебе будут относится гараздо осторожнее.

16. Забудь все интеллегентские штучи. В армии вежливость - признак слабости.

17. Не унижай слабых, иначе в глазах сильных потеряешь лицо.

18. Не лезь на рожон. Будь спокое и выдержан, ведь запасного черепа у тебя нет.

19. Дай всем понять, что у тебя нет слабых мест.

20. И последнее. Когда надо, будь таким, как все. На таких, как все, бочек не катят.

Наличие или отсутствие "стержня" - основной принцип, по которому происходит градация людей в армии. Что такое "стержень", в двух словах не объяснишь, как не объяснишь в двух словах, что такое "ЧМО". Но упрощенно "стержень" - это армейский эквивалент чувства собственного достоинства. Если "стержень" есть - ты "бурый" или "похуист", если проблематичен - ты "середняк", если отсутствует - ты "чмо". Еще более упрощенное казарменное определение "стержня" таково: в тебе есть "стержень", если никто не может заставить тебя делать то, что ты делать не хочешь. По этому признаку люди делятся достаточно жестко. И каждый разряд живет так, как не способен жить его антипод. Бурый не способен вкалывать так, как вкалывает чмо, таким дерьмом питаться, так мало спать, существовать в таких ужасных условиях, быть гонимым, молча сносить удары. Чмо же не способно драться "не щадя живота своего", нагло добиваться того, что ему не пренадлежит, быть упрямым, злопамятным и жестоким. И так далее. Но давайте по-порядку. Бурые. В основном, тупоголовы, бесшабашны, мстительны. Так называемые "рубаха-парни". Завоеванное ими привелегированное положение ценно для них даже не избавлением от грязной работы и унижением, а приобретением власти над слабым. О, покомандовать, поиздеваться над кем-то - для них высший кайф. Особенно любят "дрочить" интеллигентов (рядом с интеллигентами бурых мучает острое чувство собственной неполноценности; угнетая интеллигентов, чувствуя свою над ними власть, бурые это чувство глушат). Свои служебные обязанности почти всегда знают четко. Но дальше параграфов идут редко. Жесткими приказами от них ничего не добиться - чихать они на них хотели. Лучше всего поставить их в пример духам. Тогда бурые из кожи вон будут лезть, подсознательно доказывая себе свое над духами превосходство, а, значит, и право ими командывать. Из бурых командиры обычно набирают старшин и сержантов, и те с энтузиазмом берутся за дело, подхлестываемые все той же уездной жаждой власти. Многие из них потом становятся "сверчками" и прапорщиками. Похуисты. На мой взгляд, самые приятные из солдат. На "священный долг по защите" плевать хотели, так как прекрасно понимают, что вся эта ура-патриотическая трескотня - для толпы у подножья трибун. (Впрочем, в армии вообще мало кто задумывается о том, что они все там делают, а если кто и задумывается, то наверняка имеет на этот счет мнение, весьма отличающееся от официального.) Но службу несут отменно, во-первых, зная, что чем лучше они будут выполнять свои обязанности, тем реже их будут дергать, а, во-вторых, из самоуважения. Самая цивилизованная часть солдат. На политические темы предпочитают не рассуждать (у бурых на это не хватает мозгов, у середняков времени, у чмырей - здоровья), лишь иногда позволяют себе задать несколько каверзных вопросов замполиту. От власти над кем-то не получают никакого удовольствия, мало того - она их тяготит. Не только не издеваются на чмырями, но даже пытаются говорить с ними как с нормальными людьми. Выслуживаться не любят, к высшим чинам почтения не испытывают, поэтому среди сержантов и старшин их почти нет. Относятся к двум годам службы, как к досадной задержке, поэтому зачастую плевать хотели на кантики, рантики, стрелочки, угол изгиба блях и какард, дембельские альбомы и блокноты и прочую муру, от которой без ума бурые. С сослуживцами, не похуистами, общаются мало и только по необходимости. Припахивают только в самом крайнем случае. Середняки. Ни рыба, ни мясо. Иногда угнетаются бурыми. Похуисты их просто не замечают. Зато сами середняки любят прикрикнуть на чмырей. Грязную работу делают только после серьезного сопротивления. Вообще, в армии (как, впрочем, и везде) их подавляющее большинство. У умного ротного дальше "мослов" (младших сержантов) не дослуживаются. Они всегда в середине. Вот и все, что о них можно сказать. Чмыри (ед. число "чмо" - человек, морально опущенный). Самые несчастные и убогие в СА существа. Протоплазма, утратившая всякий человеческий облик. Понятие "чмо" ("чухан", "чмырь", "чушок") настолько многогранно, что, не служившему в армии читателю, наверняка будет весьма сложно представить себе этот "героический" облик. Поэтому сейчас я попытаюсь нарисовать приблизительный портрет "классического" чмыря из ЗабВО второй половины 80-х. Небрит, немыт, подшит черной от грязи подшивой двухмесячной давности, зарос паршой до самых глаз, хэбэ или пэша черным - черно и размеров на пять больше, чем надо (равно, как и сапоги), руки покрылись черной коркой, вшей столько, что брось нательную рубаху на пол - она убегает, соплив, вонюч, в карманах посточнно какие-то объедки, всего "шугается", смотрит заискивающе, после первого же тычка валится на пол и плачет, шапка тоже гораздо больше чем надо, с пришитой какардой и неприменно обгорелая (ночью в печке огонь поддерживал, закимарил, вот и прислонился). Но, несмотря на столь неприглядный вид, чмо способно на многое. Дело в том, что от постоянных побоев, притеснений, издевательств у чмырей прекращается высшая нервная деятельность. Их чувства отключаются. Они не ощущают боли и холода, ничего не соображают и почти разучиваются говорить (то есть отбрасывают то, что функционально оказалось им ненужным). Так, подчиненный моего приятеля Кости К. рядовой Б. мог совершенно спокойно, даже не меняясь в лице, часами копаться в обледенелом движке заглохшего "УРАЛа" голыми руками при сорокаградусном морозе. Иногда Костя дубасил его гаечным ключем. Наплевать. У того даже следов на теле не оставалось, а глаза во время этой процедуры сохраняли свою стеклянно-равнодушную пустоту. Б. стоял, покачиваясь на изуродованых "забайкалками" ногах, и скучным голосом конючил: "Ну, Костя, ну, не надо..." Или вот другой случай. Однажды замой, на учениях, ребята из соседнего взвода залезли в бэтээр план дуть и на броню посадили "на восар" одного своего молодого. Парень заснул (при сорока пяти градусах мороза!), и рука его примерзла к броне (!). Так вот, он, не меняясь в лице, оторвал ее с кровью и мясом от металла, когда из люка полезли сослуживцы. И еще. Наличие "стержня" далеко не всегда совпадает в человеке с наличием мощных мышц или знанием, скажем, каратэ. Главное - не физические данные, а злость и решительность. Покажи противнику, что ему тебя не сломать, и он в следующий раз даже пробовать не будет, несмотря на свое физическое превосходство. Вот что такое "стержень".

В армии, как и везде, половые сношения бывают гетеросексуальные и гомосексуальные. Гетеросексуальные половые сношения чаще всего имеют место между солдатами и наиболее непривлекательными женщинами-военнослужащими или представительницами местного населения: солдаты изголодались по женской ласке и весьма неприхотливы, потому "непопулярные" женщины охотно этим пользуются и живут последовательно с каждым очередным призывом. Интимная часть этих взаимоотношений такая же, как и у гражданских людей, и единственно различимое различие состоит в том, что здесь ночевать к даме порой ходият целым взводом. Во время учений частенько не везет молоденьким (и не очень) жительницам кочевых становий. Если к кому-нибудь из солдат приезжает девушка или жена, на нее обычно ходят смотреть всем батальоном, и даже офицеры нет-нет, да и бросают недвусмысленные взгляды. Вообще отношении к женщинам у солдат очень неоднозначное. С одной стороны, в армейской среде принято говорить о подругах в пренебрежительном, плевательском тоне. Кроме того, солдата мучает вечный сексуальный голод, и поэтому в сексе солдат ненасытен и весьма неразборчив. С другой стороны, солдаты терпеливо ждут писем от своих подруг, и полученные письма с сообщением, что его любимая выходит замуж за другого, частенько заставляют солдата совершать множество глупостей (вплоть до самоубийства). И когда к солдату приезжает подруга или жена (впрочем, как и мать и отец), все вокруг, даже если этот солдат находился в низкой казарменной иерархии, становятся к нему очень дружелюбны, стараются не унижать и не гонять его, чтобы не опозорить в глазах близких ему людей. Его даже - вещь небывалая - в этот короткий период времени называют по имени. Странно, как в солдатах жестокость и черствость уживаются счеловечностью. Однажды к одному нашему духу, Косте С., приехала невеста. Косте дали увольнительную на три дня. Он, обычно столь гонимый, был вызван из туалета, где наводил порядок, и получил разрешение идти в город. Но сам собраться и привести в порядок не мог из-за присущей духам беспомощности. Так вот, к невесте его собирала вся рота. Он был грязен - доброхоты посадили его в ванну и омыли одежными щетками (по-другому он не отмывался). Он был вшив - ему дали новенькое нижнее белье (солдаты считают "в падлу" ходить к женщине в армейском нательном белье, пусть и новое; старослужащие вообще предпочитают носить трусы и майку, причем явно гражданские): трусы, майку и носки из своих запасов на дембель. У него "стремные" парадка, шапка и шинель -ребята одолжили ему свое, кто что - все дембельское высшего сорта. Все стали необычайно щепетильными: когда кто-то заикнулся, мол "на всех нас невесту обеспечь", на него зашикали и проводили Костю самыми добрыми пожеланиями. Когда он вернулся его тут же переодели в грязные и вшивые его обноски, дали по морде, чтобы быстрее в службу входил, и отправили работать дальше. Старослужащие, иными словами, прекрасно понимают, насколько тяжело близким духа видеть его в униженном состоянии и (не звери же, в самом деле) совершенно искренне пытаются как-то скрасить это тягостное впечатление, успокоить родственника духа, когда в том есть необходимость. Хотя не все. Есть такие козлы, которым все "от винта". Теперь об отношениях гомосексуальных. Они процветают, в основном, на губе с легкой руки наших восточных братьев, в большинстве своем отличающихся ярко выраженной бисексуальностью. Опускают на губе (и не только там) чмырей за какие-нибудь провинности или просто от скуки. Как правило, функции парашника и педераста совмещаются в одном лице. Нельзя не подивится выдержке тех, кто опускает: парашник обычно столь грязен и вонюч, что и стоять рядом не сладко. Да и о после актовой гигиене на губе не позаботишься. Как только человек становится "профессиональным" педерастом, находиться с ним рядом вообще нельзя: у педерастов от постоянного жесткого воздействия "разбиваются" мышцы заднего прохода и происходит недержание кала. Для педераста достаточно резкого движения или просто напряжения мышц, чтобы оделять пребывание, присутствующих в одном помещении с собой попросту невозможным. В ротах, где люди принуждены жить бок о бок срок, значительно большой, чем срок пребывания на гауптвахте, педерастов рядом с собой терпеть гораздо труднее. Потому в ротах в основном предпочитают иной вид "любви". Среди солдат "инструменты" этого вида называются "защеканцами" (от слова "щека"). В нашем батальоне тоже был такой защеканец по кличке "Койот". Вообще-то, желающие обычно скрывались с ним в укромных местах. Но однажды его оприходовали вчетвером прямо в центре расположения. Жуткое зрелище. Кто же становится такими "любимцами"? Люди мягкие, слабые, неспособные за себя постоять. Частенько - интеллигенты. Все очень просто делается: шинель на голову, чтобы криков не было и чтоб не кусался, голову один джигит зажимает между ног, еще двое - трое по флангам и "форвард" - по центру. Первая шайба - его. Помню у нас в части даже присказка ходила, которой педерастов успокаивали" "В первый раз - не в падлу Во второй - не в первый, В третий - вжик, вжик и опять мужик"

В свое время Олег Басилашвилли сказал, что на каждого советского человека из отпущенных на культуру средств, приходится по три копейки. Не густо. Впрочем, мы в армии не имели и этого. Культура и наша армия - понятия совершенно несовместимые. Так же не возможно совместить самосознание солдата как унитарного патрона в обойме и самосознание человека, имеющего национальность. Помню, когда нас, свеженьких духов, везли на грузовике со станции в часть, мы пели украинские народные песни, и знакомые с детства слова и ноты были некими психологическими рессорами, смягчавшими для нас восприятие суровых армейских реалей. Когда мы хотели, чтобы сержанты нас не поняли, то говорили между собой по-украински и были рады, что, кроме общего с сержантами мира, есть только наш, национальный мир, воздухом которого мы можем дышать в армейском аду. Однажды мы пошли в самоволку и в горсаду совершенно случайно услышали по радио песню "Несе Галя воду". Боже мой, это было как поцелуй матери! Мы плакади как дети. Но человек в армии быстро перестает быть украинцем, узбеком или армянином. Официально он именуется "советский солдат", а неофициально превращается в "хохла", "чурку" или "ару". Пусть люди помнят родной язык. Армия нивелирует, смешивает всех в итернациональный венигрет: для того, чтобы пулемет стрелял, патроны должны быть одного калибра. И уже через год службы национальное самосознание человека выражается только в одном - в ненависти к представителям другой народности. Да и кто будет помнить о своей национальности, когда вокруг - прозрачные стеклянные стены, и каждый день надо драться за свою жизнь! И именно тогда, когда нужно напомнить озверевшему существу в хэбэшке и сапогах, что он еще человек, рахитичная армейская жизнь ставит еще одну подножку человечности и национальному самосознанию солдат. Наша обычная культурная программа состояла из просмотра аэробики утром и программы "Время" иногда вечером, походов в городскую баню и самоволок. Один раз за всю службу нас водили в кино на жуткий фильм о председателе колхоза -миллионере. По воскресеньям мы смотрели "В гостях у сказки" (так в армии называют программу "Служу Советскому Союзу"), два раза в неделю удовлетворенно дремали на политинформациях и время от времени (наверное,, как следствие тихого помешательства на почве наркомании) по вечерам качались в спортуголке (один таджик на моих глазах докачался: влез по "обкурке" на турник, сорвался и - в "ящик"). Библиотеки у нас в корпусе отродясь не было, а гитары долго в ротах не выживали, становясь жертвами страшного пристрастия политработников к разламыванию музыкальных инструментов. (Вероятно, по мнению политработников, гитары подрывали боеготовность советских воинов). Что было делать людям, у которых из расслабляющих факторов остались только план и спиртное? Что было делать людям, которые служили так далеко от своей родины и чье национальное и личное достоинство не только не щадилось, но еще и глушилось казарменной уравниловкой на каждом шагу? Украинцы, прибалтийцы, кавказцы прекрасно понимали всю бесполезность своего пребывания в Забайкалье для обороны своей Родины, ибо как можно оборонять Украину или Грузию на границе с Монголией и Китаем? Чувство, что они защищают Родину, было только у русских (многие из них - прекрасные ребята, но во всех очень странно проявляется всосанный с молоком матери бытовой великодержавный шовинизм: они считают своей Родиной всю территорию Советского Союза и просто не понимают тяги других наций к самостоятельному существованию).