— Это хорошо, — повторяет Цоллер. — Здесь мало кто спит; разве что те, у кого совесть чиста. А где найти таких? Понимаешь, мне больше приходится иметь дело с дерьмом, всю жизнь с ним вожусь и, знаешь ли, мечтаю напасть на ангела. Ты не ангел?

— Господин советник шутит?

— Нисколько. Просто, если хочешь, удивляюсь. И гадаю: или ты прохвост, каких мало, или безгрешен, как херувим.

Знакомая мне лавина собирается на лбу советника. Незажженная сигара хрустит у него в пальцах, и на полы черной шинели сыплются крошки. Уже не струйка, а полярная буря врывается в щель под дверью, холодя кожу.

— Что это ты? — мягко говорит Цоллер. — А ты, оказывается, трусишка, а?

Согнутым указательным пальцем он цепляет меня под подбородок и поворачивает лицо к себе.

— Ай-ай-ай… Теперь ты мне совсем не нравишься, сынок. Выше голову! Ничего не будет, просто я спрошу тебя, а ты ответишь. Прямо и без уверток, как положено бойцу СС. Ну! Говорить быстро: что ты знаешь о Фогеле и Лизелотте Больц? Где они, по-твоему?

— Понятия не имею…

— Возможно… Возможно, что так… Ну-с, а как ты станешь жить дальше, сынок, если я сообщу тебе, что Фогель и шарфюрер Больц пропали без вести? Понимаешь: свидетелей нет, и от тебя зависит, повторить свою басенку или, собрав мужество, признаться, что ты все выдумал и очень раскаиваешься.

Мне не стоит ни малейших трудов изобразить изумление. Что Фогель должен был исчезнуть — это закономерно, но отсутствие Микки — настоящий сюрприз. Выходит, Варбург оказался достаточно дальновидным, чтобы не полагаться на нежные чувства и убрать свидетельницу.

— Мне не в чем раскаиваться, — говорю я и мотаю головой. — Господину советнику вольно сомневаться, но я знаю свой долг и не отступлю.

Огромное тело Цоллера колышется: смех, неровное бульканье, вырывается из него, заставляя меня вскинуть брови в полном недоумении.

— Чудесно, сынок! — говорит Цоллер, стряхивая пальцем слезу со щеки. — Я рад, что не ошибся. Ну пойдем…

Соскучившиеся по теплу ноги сами несут меня из холодной комнаты в протопленный кабинет советника. Цоллер подводит меня к столу и подталкивает в кресло. Достает пачку чистой бумаги.

— Ты ведь грамотный, сынок?.. Так вот, пиши, и бог с ним, со стилем, и ошибками, — главное, чтобы все стояло на своих местах: где Варбург, а где англичанин, и так далее. Ты понял меня? Пиши, и чем подробнее, тем лучше. А когда закончишь, мы опять поговорим, и, пожалуй, я здорово тебя обрадую. Идет?

— Да, господин советник, — отвечаю я и, примерившись, вывожу первую строчку.

Полчаса и три листа плотной бумаги уходят у меня, чтобы изложить “дело Варбурга”. Я стараюсь избегать подробностей, по опыту зная, что именно они как раз подводят, и куда чаще, нежели грубая ложь. Закончив, я перечитываю текст и подписываюсь полным титулом “СС-гауптшарфюрер запаса Франц Леман, служащий Центрального страхового общества”.

— Очень хорошо, — говорит Цоллер. — У тебя, сынок, стиль, как у Лессинга.

Он складывает бумаги вчетверо и прячет их в сейф, стоящий в углу на железной табуретке. Поворачивается ко мне.

— Так что ты предлагаешь? Хочешь отправиться к бригаденфюреру в гости?

Днем, когда я в первый раз излагал историю Варбурга и Стивенса, Цоллер сделал вид, что пропустил мимо ушей план, предложенный Леманом. Позже, сидя внизу, я потихонечку пришел к убеждению, что советник обязательно ухватится за него, и не почему-либо, а по той причине, что он выглядел на редкость нелепым. Согласитесь сами, какой нормальный человек сунется в клетку к удаву, зная, что удав только и ждет, чтобы сломать ему хребет?..

— Точно! — говорю я с тупой уверенностью идиота. — Господин советник попал в самое яблочко! Я что предлагаю — дайте мне адрес, и я пойду к нему. Пусть только попробует не принять!.. Так вот. Я приду и скажу: Фогель рассказал мне о вас и англичанине, и я хочу знать, где правда. А чтобы бригаденфюрер не попытался меня пристрелить, я сразу успокою его, намекнув, что письмо со всей историей лежит у моего друга и тот отправит его группенфюреру Мюллеру, ежели только я к вечеру не вернусь. Может, господин советник помнит, было такое кино до войны, про одного шантажиста…

— Так, — говорит Цоллер. — Продолжай, сынок.

— Про кино?

— Можно и про него, но лучше о том, что, по-твоему, будет дальше. Как ты себе все это представляешь?

— Чего же сложного! Тут уж все будет “или — или”. Или он мне предложит отступного, чтобы я заткнулся раз и навсегда, или потащит в гестапо, крича, что я клеветник и все такое прочее. Ведь так? — Цоллер кивает, а я мысленно добавляю про себя, что третье “или” альтернативы должно привести к тому, что бригаденфюрер Варбург уничтожит Франца Лемана и сделает все, чтобы добраться до его приятеля и письма.