Город этот – Лондон, испокон века, с первого дня своего существования привык половину года проводить в этих серых, непроницаемых волнах.

На одной из небольших улиц, но с красивыми домами, где жила аристократия торгового мира, выделялся из прочих домов один маленький домик в два этажа довольно изящной архитектуры.

Домик этот был занят уже несколько месяцев иностранцами и немало смущал соседей образом жизни своих обитателей.

В этом домике, роскошно убранном внутри, было всегда тихо днем, мертво-тихо до полудня; зато вечером всегда у подъезда стояло много карет и экипажей вплоть до утра. А по воскресеньям и праздникам, когда в других соседних домах все было чинно, молчаливо и тихо, а семьи, собравшись вместе, читали Библию и Евангелие, – в этом домике, наоборот, бывало шумно и весело.

Обитательница этого домика – приезжая иностранка, вдова, неизвестной национальности, кто говорил – француженка, а кто считал ее немкой, – слыла за женщину довольно сомнительной репутации. Это была госпожа Мария де ла Тремуаль, и хотя имя это было аристократическое, древнего происхождения, но некоторые, знавшие ее лично, уверяли, что французская аристократка, часто говорившая о своих предках времен крестовых походов, говорит по-французски с сильным иностранным акцентом.

Месяца три назад, в августе, чопорные соседи, жившие на этой улице в своих собственных домах, были, наконец, настолько возмущены и оскорблены образом жизни госпожи Тремуаль, что пожаловались на нее начальству. Они обвиняли ее в том, что в ее помещении – не что иное, как игорный дом, в котором по ночам собирается всякий народ, и что шулера обыгрывают там богатых юношей из разных почтенных семейств.

Жалобщики просили об удалении госпожи Тремуаль с их улицы и квартала. Действительно, однажды ночью констебли и другие полицейские чиновники нагрянули вдруг в дом, и вышел большой скандал. Они нашли все в самом приличном виде.

У хозяйки, необыкновенно красивой женщины, были просто гости, которые спокойно беседовали за чашкой чая. В числе гостей оказался один лорд, известный всей Англии, один бельгийский маркиз, два барона, адмирал голландского флота и член польского посольства в Лондоне. Помимо хозяйки, были две-три дамы, не титулованные, красивые и молодые, но без мужей. Одна из них была действительно известна лондонской полиции как дама, ведущая веселый образ жизни, но осторожно и чинно; ничего оскорбляющего нравы общественные она никогда себе не позволяла. Только присутствие одной этой личности могло быть сомнительно, могло дурно рекомендовать госпожу Тремуаль; остальные же гости могли назваться членами высшего круга.

Госпожа Тремуаль была глубоко оскорблена, возмущена поведением полиции; она сама потребовала, чтобы весь дом был тщательно обыскан, чтобы найти хотя какие бы то ни было следы игры в карты, домино или даже в шахматы.

Некоторые из гостей были точно так же возмущены поступком полиции и обещали хозяйке на другой же день поднять дело и жаловаться.

Однако все это кончилось ничем, по просьбе самой госпожи Тремуаль. Ей было невыгодно и неприятно заводить какое бы то ни было дело с полицией и властями Лондона, так как многое в ее обстановке и в ее жизни было действительно сомнительно. Ее имя и документы были подложны, а большие деньги, которые она тратила, появлялись из самых разнообразных, часто темных источников.

Трое молодых людей, наиболее часто ее посещавших, тоже отсоветовали ей ссориться с соседями. Эти лица были барон Фриде, барон Шенк, оба немцы, и голландец Ван-Тойрс.

Эта французская аристократка, вдова де ла Тремуаль, была, конечно, не кто иной, как та же, брошенная на произвол судьбы по волнам житейского моря, Катрина – в детстве, Людовика Краковская – в юности, затем Алина Франк, Алина Шель…

Барон Фриде, еще недавно красивый молодой человек, теперь похудевший, постаревший, с болезненным видом, с лихорадочно блестящими, но усталыми глазами, с сухим, зловещим кашлем, был – Дитрих, бросивший жену и отечество, чтобы последовать за женщиной, которую обожал, для которой сам был только игрушкой и даже хуже того – простым курьером, посыльным, иногда участником в разных постыдных делах.

Другой молодой человек, замечательно красивой наружности, элегантный, очень образованный, говорящий почти на всех европейских языках, – был сын богатого гентского банкира. Ван-Тойрс был почти в одинаковом положении с Дитрихом и даже, с известной точки зрения, – в еще худшем.

Дитрих бросил жену, с которой прожил несколько месяцев и которую возненавидел, но он ничего не потерял и никого, кроме этой постылой жены, не сделал несчастной.

Ван-Тойрс, безумно влюбившись в Алину, бросил все свое семейство, жену и троих детей, отца, мать и бабушку, обожавшую его и умершую с горя.

Пользуясь доверием отца и управляя банкирским домом, Карл Ван-Тойрс с первых дней знакомства с Алиной начал дело разорения своей семьи.

С той минуты, что Алина отдалась ему, Ван-Тойрс принужден был передавать ей громадные суммы, которые Алина не тратила, а просто как бы расшвыривала вокруг себя. Скоро пришлось занимать, и всякий охотно давал старшему сыну известного банкира всякие суммы, и Алина с Дитрихом и Ван-Тойрсом объехала Голландию, Бельгию и снова проехала по северной Германии с целой свитой, как владетельная принцесса. Затем они поселились в Гааге.

Не прошло года, как дела запутались; вся семья Ван-Тойрсов была разорена, осталась почти на улице, а банкирский дом оказался несостоятельным ввиду той массы векселей, которую раздавал во всех городах молодой человек. По жалобе отца полиция была поднята на ноги, кредиторы помогли, и Карлу Ван-Тойрсу невозможно было уже оставаться на континенте. Поневоле Алина с двумя друзьями переехала в Лондон.

В торговом мире богатой столицы имя банкира Ван-Тойрса было тоже несколько известно; слухи о банкротстве еще, вероятно, не дошли сюда, и Карл мог еще несколько месяцев доставать деньги на векселя торгового дома.