В 1814 г. Евгений Болховитинов писал В. Г. Анастасевичу о том, что в России будто бы трудно подобрать людей, которые бы с большой отдачей могли заняться историческими работами: «Вы думаете, что можно было бы такими делами заняться духовным или семинарским учителям. А я думаю, что ни тем, ни другим неудобно. Архиереи все обременены приказными делами по нынешней всеобщей охоте к оным. Священники заняты приходами и доставлением в них пропитания своему семейству. Учителя — уроками и чтением ученических задач, коих оному приходится в неделю прочитать до 300. Монахов, пристальных к досужему учению, мы еще не имеем, а как скоро кто покажется к сему способным, то его тотчас производят в чины и приставляют ко многим должностным делам. Кто же рыться будет в архивах?..» [39] Насколько изменила Болховитинову его обычная наблюдательность, свидетельствует анализ социального состава Румянцевского кружка. С учетом длительности и характера связей Румянцева с современниками, выразившегося в материальном обеспечении с его стороны их научных предприятий, ядро этого объединения приблизительно выглядит следующим образом (не считая зарубежных сотрудников Румянцева и лиц, выполнявших его отдельные поручения, число которых составляет свыше двухсот). Из 55 человек, которых можно признать членами кружка, 26 были чиновниками; 7 — профессорами и преподавателями университетов, гимназий, училищ; 6 — представителями мелкого и среднего духовенства; 4 — членами и адъюнктами Академии наук и 12 состояли непосредственно на службе у Румянцева. Лишь нескольких из них можно назвать профессиональными учеными (представители московского центра кружка, работавшие в Московском архиве Коллегии иностранных дел, профессора и преподаватели «российской истории и словесности»). Для подавляющей части членов кружка научные изыскания были личным делом, поощряемым Румянцевым.

Кружок составили ученые разных поколений. Бантыш-Каменский, Крузенштерн, Малиновский, Круг, Анастасевич, Аделунг, Френ начинали свой научный путь еще в XVIII в., были современниками и даже, как Бантыш-Каменский и Малиновский, участниками предприятий Новикова. Калайдович, Строев, Снегирев, Погодин, Кеппен, Шегрен, Попов, Востоков, Григорович представляли молодое, только начинающее свой творческий путь поколение исследователей, для которых выдающаяся деятельность Новикова становилась уже предметом изучения и примером, достойным подражания.

Почти с самого начала возникновения кружок представлял многонациональное объединение ученых: русских, поляков, сербов, литовцев, немцев, французов. В решении многих научных проблем он выходил за национальные границы, установив тесные связи с исследователями, жившими вне России, которые выступали не только консультантами изысканий, но и инициаторами и участниками многих начинаний. В Европе, уставшей от войн, раздираемой противоречиями, наука знакомила и сближала ученых. Постепенно в сферу замыслов кружка оказались вовлеченными западноевропейские исследователи: К. Б. Гаазе, Вивиен де Сен-Мартен, И. Хаммер-Пургшталь, И. Г. — Л. Козегартен, выдающийся исследователь сербского языка и фольклора В. С. Караджич, и другие.

И в центре деятельности всей этой группы людей находился Румянцев. Поставив перед собой задачу прежде всего организационного решения научных проблем, он с самого начала представлял их осуществление на коллективной основе. «Давно питаю мысль важную, — писал однажды он Евгению Болховитинову, — которая приготовила бы для будущего точного сочинения российской истории все нужные элементы. Я желал бы составить общество писцов, из коих один занимался бы извлечением из летописей всех без изменения упоминаемых лиц; другой — всех географических упоминаний областей, городов, сел, рек, озер, городищ, дабы можно было из сих двух статей составить два лексикона; третий вписывал бы в свою тетрадь единственно все обстоятельства, касающиеся до порабощения нашего татарами, с упоминанием всех татарских лиц без изъятия; четвертый вносил бы в свою тетрадь выписку всех статистических статей, т. е. известий о налогах, о доходах, о монетах, о разных ценах хлеба и иных припасов» [40] . Образцом такой организации научно-исторических исследований он считал для себя Варшавское общество любителей наук, многие из членов которого поддерживали с ним связи.

В решении любой научной проблемы Румянцев проявил способности крупного организатора. Он координировал всю работу по копированию документов, их переводу, проведению археологических раскопок, организации своеобразного «рецензирования» исследований своих сотрудников. Почти всегда исподволь и деликатно консультировался со специалистами, устанавливая научную важность предлагаемых ему предприятий; брал на себя необходимые финансовые расходы, получение разрешений на занятия в архивах, на археологические раскопки, обеспечение труднодоступной литературой. Так, Калайдович в пору работы над исследованием о жизни и деятельности болгарского писателя IX–X вв. Иоанна экзарха был обеспечен соответствующими рукописями, книгами, типографским шрифтом, изготовленным по специальному заказу. Для Востокова по распоряжению Румянцева в Вене закупили «все, что там напечатано было на пользу ранних колен славянского племени». Необходимыми книжными пособиями снабжались при изучении древнерусского, польского и литовского законодательства Вельяминов-Зернов и Данилович. Пожарскому было доставлено издание Краледворской рукописи.

Своеобразный «Департамент русской истории», личная канцелярия Румянцева, ежедневно отправляла десятки писем в разные концы России и за границу, в которых содержались предложения, распоряжения, просьбы о консультации. Нити научных замыслов сотрудников графа сходились к нему, часто наполнялись новым содержанием, творческие планы получали материальную поддержку и, реализовываясь, становились для членов кружка общим делом.

Становление кружка происходило в важный для истории России период. Продолжалось разложение феодально-крепостнической системы, усиливались классовые противоречия, формировалось декабристское движение. Очевидно, было бы слишком упрощенно говорить об общем отношении членов кружка к злободневным проблемам современности: для этого нет документальных оснований. Слишком разными оказались люди, объединенные Румянцевым. Сам он был чрезвычайно осторожен в своих высказываниях о современных событиях, позволяя себе лишь осуждение «эпохи лени и темноты» и подчеркнуто деловые научные связи с деятелями прогрессивного лагеря России, Польши и других стран. Другие члены кружка — В. Г. Анастасевич, К. Ф. Калайдович, И. Н. Лобойко, П. М. Строев, П. И. Кеппен — были знакомы с декабристами А. А. Бестужевым, Ф. Н. Глинкой, П. А. Мухановым, К. Ф. Рылеевым, В. Д. Сухоруковым, нередко встречались с ними, влекомые чувствами взаимной симпатии. Члены кружка помогали декабристам в их исторических занятиях. Строев, например, даже составил исторические примечания к «Думам» Рылеева. Однако нет никаких оснований говорить о каком-либо идейном единстве даже этих сотрудников Румянцева с декабристами.

Открыто выраженным охранительным мировоззрением обладали В. Н. Берх, Е. Болховитинов, А. Ф. Малиновский, М. П. Погодин. Какие-либо суждения об остальных членах кружка высказать трудно. Это были люди с разными жизненными судьбами, интересами и характерами, для которых работа в кружке была лишь частью обычной человеческой жизни. В их поступках и убеждениях можно уловить разочарование и оптимизм, скепсис и активную деятельность, сочувствие угнетенным и восторг перед монархом-победителем, преклонение перед графом-меценатом и осознанное чувство собственного достоинства. В целом же, очевидно, будет справедливо сказать, что общественно-политические убеждения членов кружка не выходили за рамки дворянского мировоззрения, в пределах которого одни, испытав влияние просветительской идеологии, пытались обосновать необходимость реформ, в том числе ликвидацию или ослабление крепостничества, другие предпочитали изучать «мертвых друзей», оградившись от действительности барьером своих интересов.

Таким образом, кружок представлял собой неофициальное объединение исследователей, финансирование деятельности которых Румянцевым создавало возможности для коллективного решения разнообразных научных проблем. В представлении современников и последующей историографии работа членов кружка именно в этом плане представляла диссонанс с работой Карамзина над «Историей государства Российского», который один «молча ворочал каменья» исторического материала в подмосковном Остафьеве.

Изыскания кружка частично совпали с подготовкой Карамзиным своего выдающегося труда, выход которого оказался самым крупным событием в русской историографии первых десятилетий XIX в. Многие сотрудники Румянцева — Калайдович, Малиновский, Строев — щедро снабжали историографа историческим материалом. Румянцев предоставил Карамзину возможность использовать ряд документов своего собрания, полученных из зарубежных архивов. Сохранилось свидетельство о том, что в период поиска историографом средств на издание «Истории» Румянцев предложил ему свои услуги, но Карамзин отказался принять деньги от «партикулярного человека». Соответственно в 1819 г. граф не принял предложения, обратившегося к нему по рекомендации А. И. Тургенева Сен-Тома финансировать перевод на французский язык труда Карамзина, аргументируя это тем, что «передать на чужестранный язык те важные выписки древних наших рукописей, коими Николай Михайлович обогатил свое сочинение, есть дело невозможное…» [41]