Хемингуэй Эрнест
Шрифт:
— Надеюсь, нет.
— Я смогу полетать?
— Вряд ли. Может, позже, если время останется.
— Работы много?
Я рассказал ей, чем мы собираемся заняться.
— Прости, что я на тебя злилась. Это все лев: проглотил меня ни с того ни с сего. Поешь печенки, допей пиво. Скоро самолет прилетит. Все будет хорошо. Случай вовсе не безнадежный, даже во сне так не думай.
— Ты сама не думай разные глупости. Лев ее, видите ли, съел.
— Я наяву никогда так не думаю. Не в моем репертуаре.
— Безнадежность тоже не в моем репертуаре.
— Когда как. Теперь, правда, ты гораздо счастливее, чем когда мы впервые встретились.
— Конечно. Мне с тобой очень хорошо.
— У тебя и с остальными порядок. Ах, как хочется поскорей увидеть Уилли!
— Вот уж у кого все в порядке. Не то что у нас.
— Мы тоже стараемся.
Никто не знал, когда прилетит самолет, и прилетит ли вообще. Подтверждения запроса, который должен был послать полицейский, мы не получили. При хорошем раскладе самолет ожидали не раньше полудня, хотя из-за скверной погоды над Чулусом или над восточным склоном горы Уилли мог вылететь пораньше. Я встал и посмотрел на небо. Над Чулусом собирались тучки, но над вершиной было ясно.
— Так хочется сегодня полетать!
— Дорогая, еще полетаешь много раз. Сегодня у нас рутина.
— И над Чулусом пролетим?
— Непременно. Куда захочешь, туда и полетим.
— Когда я добуду льва, давай слетаем в Найроби. Надо кое-чего купить для Рождества. Потом вернемся, нарядим елочку. Подходящее дерево уже выбрали, и носорог не помешал. Все будет очень красиво, я должна еще купить пару пустяков. Ну и подарки для всех.
— Когда добудем льва, Уилли прилетит на «сессне», и ты посмотришь Чулус, и к вершине поднимемся, если хочешь. А потом полетишь с ним в Найроби.
— Нам хватит денег?
— Конечно.
— Я хочу, чтобы ты узнал что-то новое, интересное, чтобы тебе была польза, а не просто деньги на ветер. Не важно, что тебя интересует, лишь бы ты был счастлив. И любил меня больше всего на свете.
— Я тебя люблю больше всего на свете.
— Я знаю. Только не делай другим людям больно.
— Каждый кому-то делает больно.
— А ты не делай. Занимайся чем угодно, мне все равно, только никому не причиняй боль, не ломай ничьих жизней. И не говори, что случай безнадежен. Это слишком просто. Мне нравится, как ты и твои друзья вечно все выдумываете и живете в воображаемом мире; иногда я даже над вами смеюсь. Но это не мое, я выше воображаемой чепухи. Ты должен понять, я же, можно сказать, твой брат. А вот Стукач тебе не брат.
— Это он сам придумал.
— А потом фантазия вдруг становится реальнее жизни, как будто тебе руку отрубили: хрясь! Взаправду отрубили, не во сне. Знаешь, как Нгуи рубит мясо своей пангой. Нгуи, кстати, действительно твой брат.
Я ничего не сказал.
— И с этой девчонкой ты разговариваешь так… резко. Как Нгуи разделывает тушу. Совсем не похоже на привычную жизнь, когда всем хорошо и все друг друга любят.
— Разве тебе не хорошо?
— Конечно, хорошо. Я никогда не была счастливее. Теперь я стреляю как следует, и ты за меня спокоен, и я уверена в себе… Только боюсь, это скоро пройдет.
— Не пройдет.
— Ты понимаешь, что я имею в виду. Все хорошо, и вдруг какое-то жуткое железо проглядывает сквозь завесу милой фантазии, сквозь сказочный и добрый мир, каким он был в детстве. Мы живем у подножия вершины, как в раю, и каждый день красив невыразимо, и вы с вашими шуточками забавны и милы, и все вокруг счастливы, и любят меня, и я их тоже очень люблю. И вдруг — хрясь…
— Понимаю, котенок. Но и ты пойми: все просто только на первый взгляд. Я ведь девчонке не грублю. Просто соблюдаю здешние приличия.
— Пожалуйста, не говори с ней резко в моем присутствии.
— Не буду.
— А со мной в ее присутствии?
— Тоже не буду.
— И на самолете ее кататься не повезешь?
— Конечно, нет, дорогая. Обещаю.
— Я так скучаю по Отцу… Хоть бы уже Уилли скорее прилетел.
— Да. — Я опять привстал, чтобы проверить погоду. Тучи над Чулусом сгустились, однако вершина была по — прежнему отчетливо видна.
— Надеюсь, вы не собираетесь этого беднягу сбросить с самолета? С тебя и Нгуи станется.
— О Боже! Ну что ты говоришь? Мне бы такое и в голову не пришло.
— А мне пришло, когда я слушала ваш разговор.
— И у кого из нас после этого скверные мысли?
— Дело не в том, какие у кого мысли. Просто вся ваша компания… вы делаете все с какой-то чудовищной спонтанностью, словно и не думая о последствиях.
— Дорогая, я постоянно думаю о последствиях.
— Не знаю… Эта ваша внезапность, бездушность… И шуточки дурацкие. В каждой шутке запах смерти. Я хочу, чтобы было как раньше, когда все друг друга любили.