Дорогой Юстус!

Неожиданно мне пришлось расстаться с Ним. Возвращаюсь в Иерусалим с чувством, что я так не выяснил, кто Этот Человек, чему Он, собственно, учит и что Ему от меня нужно.

Зато я взвалил на себя груз…

Однажды ранним утром, через пару дней после возвращения из Герасы, Учитель, Его ученики и я оказались на той самой горе, откуда Он совсем недавно возвещал Свои блаженства. Трава была покрыта росой, словно каплями молока, убежавшего из дырявой кастрюли. Склон горы рассекает глубокое ущелье, как бы разделяющее вершину на две горбины. Через этот проем, как сквозь треугольное окно, виднеется вдали гладь Геннисаретского озера, напоминающего огромную арену римского цирка. В это утро под нами лежала плотная густая масса серо–желтого тумана, сквозь которую тщетно пыталось пробиться солнце. Мы провели ночь среди скал, как это часто случается в наших с Ним странствиях. Я спал плохо и то и дело просыпался. Сколько бы раз я ни поднял голову с влажного от сырости плаща, я неизменно видел, что место Учителя пусто. С вечера Он отправился на вершину горы и молился там до утра. Когда, проснувшись, мы выбирались из наших плащей, Он сверху позвал нас:

— Идите сюда — Я хочу вам что–то сказать.

Мы поспешили к Нему. Ученики, по обыкновению, затеяли бег наперегонки. Так как у Иоанна самые длинные ноги, то Он добрался до Учителя первым, обогнав Симона, которого это всегда приводит в ярость. Только двое из нас — я и Иуда — не принимали участия в этих ребяческих забегах. Он ждал на вершине. Стоя на краю обрыва, в том месте круто осыпающимся вниз, Он сердечно возложил руки Иоанну и Симону на плечи и сказал:

— Слушайте, дети, Я хочу, чтобы вы разошлись по земле галилейской и сообщили всем, что время пришло и каждый должен покаяться.

Он замолчал и смотрел на них, словно желая проверить, какое впечатление произвели Его неожиданные слова. Они же избегали Его взгляда, и только переглядывались между собой; лица их выражали смесь удивления, недоверия и беспокойства. Я понимал их нерешительность. Эти амхаарцы чувствуют себя в своей тарелке только находясь в стаде. Любой из них, даже такой умник, как Нафанаил, теряется в одиночку и трусит. Стоило Ему заговорить, как мгновенно улетучилась их уверенность в себе, их бахвальство, их наивные мечты о «царствовании в Царстве Учителя». Симон заскреб в затылке своей огромной ручищей.

— А Ты, Учитель?… — спросил он. — Ты разве не пойдешь с нами?

Он ласково усмехнулся и покачал головой. Похоже, что Он все это предвидел, и теперь спокойно ждал возражений, чтобы поочередно отразить их.

— Нет. Вы пойдете сами. По двое…

Они опять потеряли дар речи. Не успев еще толком проснуться, они теперь впали в состояние остолбенения.

— Когда, Учитель? — спросил кто–то.

— Сейчас, — ответил Он мягко, но решительно.

Они начали подталкивать друг друга и многозначительно переглядываться. Может, они решили, что Учитель после многочасового ночного бдения Сам не знает, что говорит. Правда, ясная безмятежность Его речи поразила их. Они спрашивали друг друга глазами: «Что вы об этом думаете?» Иаков–младший (так его величают в отличие от сына Зеведеева) презрительно надул губы. Идея брата пришлась ему явно не по душе. Он потер нос верхушкой ладони и уже собирался было что–то сказать, как вдруг вклинился Филипп. Этот всегда найдет что брякнуть, когда другие проглотят языки. Накручивая на пальцы свои вьющиеся вихры, он пробурчал:

— Сначала надо бы спуститься в город да купить чего–нибудь поесть в дорогу. И сандалий порядочных ни у кого из нас нет… — он оглянулся на товарищей с гордостью, словно обнаружил источник в пустыне. — В такой рванине, — Филипп поднял ногу, — далеко не уйдешь.

— У нас нет ни гроша, — вставил Иуда и в доказательство своих слов открыл ковчежец и продемонстрировал его пустое дно. Именно ему Учитель поручил хранение тех скудных денег, которыми люди их поддерживали. Ученики покачали головами и вопросительно взглянули на Учителя. Но Он продолжал улыбаться, как ребенок, очарованный собственной идеей.

— Вам ничего и не нужно! — горячо проговорил Он. — Ни денег, ни еды, ни даже котомки. Идите в рваных сандалиях и в том, что на себе имеете. Пусть каждый из вас сделает себе палку из дерева, а не ищет дорожный посох. Идите, как есть, и ни о чем не заботьтесь. — Он сделал шаг, и из–под Его ног вниз по ущелью покатились камни. Он указал рукой вниз: в долине туман уже рассеялся, и сквозь серую мглу виднелось пенящееся море и разбросанные вокруг сотни домиков. «Там, — говорил Он, — ждет вас жатва. Идите трудиться. Не ходите к язычникам и самарянам, ищите заблудших овец стада Израилева. Им говорите: „Время настало“. А в знак того, что это так, исцеляйте больных, очищайте прокаженных, изгоняйте бесов. Принимайте то, что дадут вам, как работник, который не препирается о плате. Взамен ничего не требуйте. Даром получили — даром давайте…»

Он прервался и выжидательно посмотрел на них. Но они по–прежнему глазели друг на друга, не трогаясь с места. Его слова не только не ободрили их, но вселили еще большее опасение. Одно дело — исцелять или даже отважиться изгонять бесов, когда рядом был всегда готовый прийти на помощь Учитель, и совсем другое дело — самостоятельно и вдали от Него применять ту силу, которую им доверили. В наступившей тишине раздался недовольный голос Иакова:

— Посылаешь нас к овцам… Но там, где есть овцы, там водятся и волки…

— Правильно говоришь, — согласился Он.

Его голос звучал по–прежнему радостно.

— Я посылаю вас, как агнцев среди волков… Вы должны быть доверчивы, как голуби, и хитры, как лисы…

— Но если овца доверится волку, волк не упустит этой овцы, — заметил Симон.

— Загрызенная овца уже не боится волка, — ответил Он этому верзиле. — Вы бойтесь только того, кто и после смерти будет держать власть над вами. Что с того, что тело будет убито? Что с того, что будете преданы суду? Да, так будет… — сказал Он вдруг совсем другим голосом. Порыв радости, которым Он приветствовал нас, угас. Учитель больше не смотрел на нас, а напряженно всматривался вдаль прищуренным взглядом: как будто Он видел далеко–далеко, намного дальше серых гор на другой стороне озера. Его блестящие глаза затуманились, словно подернутые мглой, которая поднималась вверх и испарялась в лучах солнца. Словно стараясь поймать Свои мысли, убежавшие за далекий горизонт, Он продолжал: — Я пришел, чтобы принести вам мир. Но Мои слова принесут войну. Из–за них разделится дом: брат пойдет против брата, жена против мужа. Брат предаст брата, сын — отца… Я принес любовь. Но из–за нее возненавидят вас… Меня возненавидели, но и вы не ждите ничего другого. Такова участь учеников. Будете гонимы, так же, как Я, будете скрываться и нигде не найдете себе убежища. Говорю вам: еще не схватят вас, а уже понесете груз тяжких предчувствий, сомнений и страхов…