Следовательно, с точки зрения триадологического учения Оригена и его терминологии в символе нельзя найти таких данных, которые бы решительно можно было выставить против принадлежности его св. Григорию Чудотворцу. Однако, должно признать несомненным преувеличением заявление, что „этот символ ни что иное, как компендиум оригенистического богословия“ [390] , и мы не отстаиваем той мысли, что и по существу догматических воззрений, особенно в учении о Св. Духе и в заключительной части символа, св. Григорий не возвышается над Оригеном в смысле большей точности и определенности изложенного в символе триадологического учения и очень большой близости его как по смыслу, так и по выражению к той форме этого учения, какую оно приняло в IV веке. Но вместе с этим мы переходим к вопросу, нет ли, в действительности, в символе таких черт, которые говорили бы о позднейшем происхождении его в целом или в отдельных частях.

Чтобы судить, насколько справедливы такого рода возражения в отношении к терминологии символа нет нужды входить в рассмотрение до–никейского богословия в его целом, — достаточно на одном–двух примерах показать, что символ св. Григория не заключает в себе чего либо чрезвычайного ни в мыслях, ни в терминологии. Прежде всего мы приведем наиболее яркие параллельные по содержанию места из произведений церковного писателя, современного св. Григорию, именно св. Дионисия Александрийского, тоже ученика Оригена, но последователя субординационистического порядка его воззрений. Он пишет: „не было (времени), когда Бог не был Отцом… Всегда есть Христос, как Слово, Премудрость и Сила; нельзя сказать, будто Бог, сначала не рождающий, родил их впоследствии; но Сын имеет бытие не Сам от Себя, а от Отца. Как сияние вечного света, конечно, и Сам Он вечен… Если вечен Отец, вечен и Сын, как Свет от Света. Если есть родитель, то есть чадо; если бы не было чада, то каким образом и для кого может существовать родитель? Но они существуют оба и существуют всегда“ [391] . „Один только сын, всегда сущий с Отцем, исполнен Сущего, и Сам существует, будучи от Отца“ [392] , Св. Дионисий Александрийский в „Обличении и оправдании“, направленном к Дионисию Римскому, изобличает ложь высказанного против него обвинения, будто он не признает, что Христос единосущен Богу: „хотя и говорю я, — пишет он, — что не находил и не читал этого наименования нигде в Священных Писаниях, однако последующие мои рассуждения, о которых умолчали они (противники св. Дионисия Александрийского из „правомудрствующих братий Александрии), ни в чем не разногласят с такою мыслью“ [393] . Здесь в высшей степени важно отметить, что Дионисия Александрийского обвиняли в том, что он не признает единодушия Сына с Отцом, и что св. Дионисий с своей стороны доказывал неправильность этого обвинения. Следовательно, в это время не только учение о единосущии, но и самый термин был принятым в Церкви [394] . И св. Дионисий Александрийский пишет: „Отец и Сын… суть едино и Один в Другом пребывают… [395] „Если кто из клеветников подумает, что я, назвав Бога Творцом и Создателем всего, называю его вместе и Творцом Христа, то пусть услышит, что ранее я назвал его Отцом, а в этом наименовании заключается и Сын. Назвав его Отцом, я прибавил и наименование Творца. И (Творец) не есть Отец того, чему он творец, если под отцом в собственном смысле нужно разуметь того, кто родил… Употребил я имя Творца по причине плоти, которую приняло Слово и которая действительно сотворена. A если кто будет подозревать, что это сказано и относительно Слова, то и это надлежало им выслушать без привязчивости: как Слово не считаю я творением, так и Бога называю не Творцом, а Отцом Его“… [396] Таковы основные положения в учении св. Дионисия Александрийского о Сыне Божием.

Не представляет исключительного явления и учение символа св. Григория о Св. Духе. Св. Дионисий пишет во втором послании к Сиксту II, что савеллианское учение, распространившееся в Птолемаиде пентапольской, исполнено нечестия и содержит много хулы на Вседержителя, Бога и Отца нашего Иисуса Христа, много неверия касательно и единородного Сына Его, перворожденного всея твари, вочеловечившегося Слова, и бесчувственность в отношении к Святому Духу; „об этом учении, — говорит св. Дионисий, — я, при помощи Божией, сколько мог поучительнее, отвечал братиям, как на послания их, присылаемые ко мне с той и другой стороны, так и на устные их вопросы“ [397] . Значит, пентапольские савеллиане уже включили в свою систему учение и о Св. Духе, и св. Дионисий Александрийский с своей стороны раскрывал это учение в ответных посланиях, к сожалению, не сохранившихся. И в „Обличении и оправдании“св. Дионисий писал между прочим следующее: „из произнесенных мною имен каждое неотлучно и неотделимо от соединенного с ним. Сказал я: Отец, и прежде, чем присовокупить Сына, означил и его в Отце. Присовокупил Сына и хотя не назвал бы наперед Отца, во всяком случае он разумелся бы в Сыне. Прибавил я: Дух Святый, но вместе присоединил, откуда и чрез кого он приходит [398] . А они не знают, что Отец, как Отец, не отчуждается от Сына, потому что имя это выражает собою начало единения, и Сын не отлучается от Отца, потому что название Отец указывает на общение. В руках Их находится Дух, который не может быть лишен ни Посылающего, ни Носящего. Как же я, употребляя такие имена, могу думать, что Они разлучены и совершенно отделены Друг от Друга?“ [399] И это свое произведение св. Дионисий Александрийский заключает таким славословием: „Богу же Отцу и Сыну Господу нашему Иисусу Христу со Святым Духом слава и держава во веки веков“ [400] .

Вообще же о Св. Троице св. Дионисий Александрийский пишет: „после Единицы существует, посему, и божественная Троица“ [401] . „Если они говорят, что троичностью ипостаси разделяются, то их три, хотя бы они и не хотели этого, или пусть они совершенно уничтожат божественную Троицу“ [402] . „Таким образом, нераздельную единицу мы распространяем в Троицу и неумаляемую Троицу опять соединяем в Единицу“. Таковы выражения, сохранившиеся только в фрагментах и принадлежащие церковному писателю, которого некоторые из его собственной паствы обвиняли в неправомыслии. Он принадлежал к так называемым левым оригенистам; но если бы ему пришлось излагать свое учение не в виде научных рассуждений в защитительных произведениях, а формулировать в кратком исповедании веры для тайноводствования пасомых, то, можно, думать, что оно и по общему духу, и по смыслу учения, и по терминологии не много уклонялось бы от символа св. Григория.

С другой стороны, мы считаем необходимым обратить внимание на то богословие, с которым, как можно думать, св. Григорий ознакомился уже по возвращении из Кесарии Палестинской и которое признавалось более точным выражением подлинного церковного сознания. Представителем его можно назвать св. Иринея Лионского. У него мы находим в достаточной степени точно формулированное триадологическое учение, по сравнению с которым учение символа св. Григория не может считаться необычным для III века. Св. Ириней пишет: „таково правило нашей веры и основание здания и крепость хождения: Бог Отец, не происшедший, не объемлемый, невидимый, единый Бог, Творец всего; это — самое первое положение нашей веры. Второе же положение — Слово Божие, Сын Божий, Христос Иисус наш Господь, являвшийся пророкам…. чрез Которого все произошло, Который также в конце времен, чтобы привести все к совершенству и соединить, сделался человеком между людьми, видимым и осязаемым, чтобы упразднить смерть и показать жизнь и произвести общение единения между людьми. И третье положение — Дух Святый, которым пророки пророчествовали и отцы научились божественному и праведники приведены были на путь праведности, и Который в конце времен новым образом излился на человечество по всей земле, обновляя человека для Бога. И поэтому крещение нашего возрождения совершается посредством этих трех положений, когда Бог Отец дарует нам благодать для возрождения посредством Своего Сына через Святого Духа. Ибо те, которые носят в себе Сына Божия, приведены к Слову, т. е. к Сыну, а Сын приводит к Отцу, и Отец дает им приобщиться нетлению. Следовательно, без Духа невозможно видеть Сына и без Сына невозможно приступить к Отцу; ибо познание Отца есть Сын, и познание Сына чрез Святого Духа; Духа же сообщает Сын, сообразно Своему служению, по благоволению Отца тем, кому хочет и как хочет Отец“ [403] .

Теперь мы уже получаем возможность говорить и о неповрежденности символа, которая, как известно, подвергается сомнению. Что касается первых двух отделов символа, то они настолько тесно связаны друг с другом как по последовательному развитию в них мысли, так и по соответствию между собою отдельных выражений, что все три должны иметь одного автора. Это должно сказать и о третьем отделе, заключающем в себе учение о Св. Духе, где ’ соответствует , во втором отделе; параллельно второго отдела; можно сопоставить с , . Слова , не могут быть отделены от первых трех частей, как вывод из них, неразрывно связанный с ними. Но заключительной части мы должны посвятить больше внимания.

В издании Миня [404] весь символ напечатан более крупным шрифтом (каким напечатаны тексты Свящ. Писания), а . — обычным шрифтом, как не относящееся к символу и являющееся рассуждением самого Григория Нисского. И в русском переводе „Слова о жизни св. Григория Чудотворца“, составленного св. Григорием Нисским, символ закончен словами: „Троица совершенная, славою и вечностию и царством не разделяемая и не отчуждаемая“; после них поставлен вносный знак, и дальнейшие слова: „Итак, нет в Троице чего либо сотвореннаго“и д. т. рассматриваются, как не принадлежащие к символу. Рукописи и издания символа св. Григория Нисского, конечно в данном случае не могут разрешить сомнения, так как пунктуация — явление позднейшее; но там, где символ взят отдельно, он имеет и заключительную часть; так: в обоих древне-латинских переводах, в сирийском переводе, в Doctrina Patrum, у Иоанна Дамаскина (?) [405] . Григорий Богослов, который делает ссылки на символ, без обозначения имени автора, как мы видели, проводит именно слова: „единое Божество, нераздельное в славе, чести, сущности и царстве“, т. е. из предпоследнего отдела, и заключительную часть: „в Троице, нет ничего рабского, ничего тварного, ничего вносного“. Из этого ясно, что и св. Григорий Богослов относил заключительную часть именно к символу. Наконец контекст речи в слове Григория Нисского не оставляет сомнения в том, что и он поместил рассматриваемые слова, как часть символа св. Григория Чудотворца, а не как собственные рассуждения и выводы из предшествующих частей символа. Григорий Нисский пишет: „Григорий же и божественное это откровение тотчас заключил в письмена, по нему после проповедывал слово Божие в церкви и оставил это богодарованное учение, как некое наследие потомкам; этим учением даже до ныне тайноводствуется народ того города, пребыв неприкосновенным от всякой еретической злобы. Слова же этого тайноводственного учения таковы: ( `e ), — далее следует текст символа, и после слов „но непреложна и неизменна та же Троица всегда“, продолжается прерванная речь: „кто желает убедиться в этом, пусть послушает церковь, в которой он проповедывал это учение, — еще и доныне хранятся, там самые начертания блаженной его руки ( , , , ’ ). Если заключительные слова: „итак, в Троице нет ничего сотворенного“и т. д. считать словами св. Григория Нисского, то в чем он приглашает удостовериться? В правильности его комментария? Но дальше идет ссылка на автограф символа св. Григория. Кроме того, и комментарий не имел бы соответствия с изложенными частями символа, так как заключительная часть вносит новые мысли, развивая и завершая изложенное раньше. Следовательно, Григорий Нисский читал заключительные слова в том списке символа, какой он имел у себя, или воспроизвел его по памяти, как заучил еще из детства.

Ho не были ли заключительные слова символа прибавлены к нему до Григория Нисского, как результат борьбы с арианством, так как невольно вызывает представление об анафематизме в Никейском исповедании, а напоминает те выводы, какие делали ариане из того, что Сын Божий иногда обозначается в Писании, как и [406] . Против такого предположения решительно говорит засвидетельствованное св. Василием Великим благоговение к памяти св. Григория и всему, что связано с его именем, вследствие которого они не прибавляли ни действия какого-либо, ни слова, ни какого-либо таинственного образа; по этой причине у них некоторые установления казались устаревшими и недостаточными, и однако преемники св. Григория не соглашались ничего прибавлять к унаследованному от него [407] . A Григорий Нисский указывает на оригинальную рукопись св. Григория, сохранявшуюся до его дней в Неокесарии. Если даже допустить, что здесь просто древний список символа выдавался за автограф св. Григория, то и в таком случае прибавление к нему было невозможно, так как оно должно было совершиться на памяти св. Василия Великого и Григория Нисского.