Патрик воспринял мое молчание на свой счет:

– Батя, я пойму, если ты больше не захочешь со мной общаться. Ведь это психологически тяжело – знать, что тот, кого ты считал родным человеком, на самом деле…

Да, это всего лишь остаточная активность моих окоченевших извилин, но я все равно не хотел, чтобы галлюцинация, принявшая облик моего Патрика, грустила в последние секунды моего существования.

Я с трудом расцепил смерзшиеся губы:

– Ты это брось, сынок. Запомни раз и навсегда – что бы ты ни сделал, кем бы ни был вчера, чтобы ни случилось с тобой завтра, ты всегда останешься моим любимым мальчиком, моим сыном.

Наклонившись, Патрик обнял меня. Ради этого стоило еще немного пожить. Я почувствовал, что он дрожит.

– Ты чего это? – взяв сына за широкие плечи, я чуть отстранил его от себя.

Он отвернулся, пряча мокрое от слез лицо. Напрасно он так, мороз ведь.

– Батя, ты не бредишь. Это все взаправду, – услышал я.

И сразу поверил сыну.

Он ведь ни разу меня не обманывал.

Я попытался встать, а то примерз уже. Патрик мне помог.

– Как, говоришь, ты сюда попал? – Еще я хотел узнать, как убраться изо льдов побыстрее. Еще до водных процедур я основательно продрог, а уж после…

Но Патрик моих бед не понимал. Его-то температура окружающей среды не заботила. И дело не в пуховике, шапке и ботинках, промерзших до ломкости. Просто он с детства устойчивый к холоду, – не в меня точно – хотя вроде не моржевал мой мальчик, снегом не обтирался.

– Батя, ты совсем не слушаешь. Я прибыл сюда с помощью портативного Лона. Как ликвидатор я имел доступ к такому оборудованию…

Ну как было не скривиться? Опять несносный мальчишка о своем талдычит. Зачем повторяет чушь? Неужели думает, что я поверю? Сегодня что, первый день второго месяца весны?

А Патрик все не унимался:

– Батя, где твое Лоно? То, на котором ты сюда… Ты что, его отпустил?! Не зафиксировал?!

– Чего? Зафиксировал? Ты о чем вообще, сынок? – Из-за холода я уже с трудом понимал, на каком свете нахожусь.

– Ладно, батя, не заморачивайся. Мое Лоно может забросить нас в любую точку этого мира и не только.

– Тогда махнем в Киев. – Я готов поверить во все что угодно, лишь бы убраться отсюда.

Даже в то, что мой сын – путник.

– Зачем? Ведь мы сразу куда надо… – Патрик моргнул. – Каждый прыжок утомляет Лоно. Чтобы отдохнуть, ему нужно время, а если мы…

Все, больше не могу. В Киеве тепло. Там лето, а тут холодно. Ну не объяснять же ребенку прописные истины! Человек должен быть там, где тепло! Срочно! Вот прямо сейчас!

– Не перечь отцу! – рявкнул я.

Я так и не понял, откуда взялось Лоно – точно такое же яйцо метров пяти высотой, без щелей и зазоров, которое забросило меня в Антарктиду. Оно просто явилось по мановению руки Патрика. Он выставил ладошки перед грудью – мол, батя, нервничать не надо, все будет – и вот оно рядом, добро пожаловать на борт, пристегните ремни.

Но без проблем свалить из царства льда и снега мы не успели.

Сверкнула молния, пахнуло жаром, и метрах в ста от нашего яйца громадная невидимая курочка снесла еще одно аналогичное. Из него выпрыгнул, за раз пролетев метров пятнадцать, знакомый уже малец в футболке с Микки Маусом. На сей раз пацан выглядел совсем странно – ноги у него были что у кенгуру и покрыты серебристой чешуей.

– Лоно фиксировать надо. А ты!.. Вот он назад его в Тюрьму!.. – выкрикнул Патрик непонятное и подобрался весь, засопел целеустремленно – типа задумал устроить тут разборки с пацаном, прыгающим к нам по льду, что твой кузнечик.

Но мне на возню мальчишек смотреть недосуг, у меня есть дела важнее.

Поэтому я сгреб Патрика в охапку и шагнул к нашему яйцу, на прощание махнув «кузнечику».

Превратить святилище смерти, храм стерильной чистоты в черт знает что – это кем надо быть?! Как можно нарушить обряд изгнания хвори, на который приглашаются лишь посвященные в таинство жрецы?!

Общение с палачами не сделало настроение Льва Аркадьевича Глоссера радостным. Скорее наоборот. Да он просто в ярости! Статую античного бога скинули с пьедестала и цинично надругались над обломками. Варвары! Ну что ж, он этого так не оставит. Пора завершить начатое много лет назад. Он слишком долго терпел. Хватит! Хва-а-тит!..

Все тело его пронзает боль, в голове взрывается граната. Ему стоит усилий не упасть.

Из-за двери операционной доносится рокот:

– Представляете, по телику вчера говорили в новостях, что скоро на Марсе…

Слышатся смешки – ассистенты опять завели спор о достоинствах напитков и раскрепощенности девиц в столичных клубах, а инженер, которому за сорок, воспринимает их проблемы с должной иронией. Недовольно ворчит операционная сестра, вслух жалуясь коллеге-блондинке на нерадивость некоторых сотрудников, которые осмеливаются приходить на работу в подпитии.