Касси сидит на краю бассейна; таким образом, с точки зрения психологии она по-прежнему пребывает в состоянии нарциссического слияния, предшествующего отделению от женской Самости. Она по-прежнему идентифицируется с уроборическим кругом, а потому не имеет возможности относиться к нему символически — как к кольцу. Возможно, на определенном уровне осознания она понимает, что ее кольцо не столь ценно, как кольцо Сары, поскольку слияние — это грубая имитация coniunctio. Кольцо Касси содержит хрусталь, полудрагоценный камень, который может символизировать копию подлинной сущности. Это обстоятельство отражает то, что при достижении желаемого больше используется магия, чем Эго-сознание. Поэтому хрусталь имеет зеленый цвет зависти, а не цвет, характерный для роста и плодородия.

В этом сновидении присутствует та же Касси, с которой Саре «нужно было заниматься» в предыдущем сне. В данном случае Касси себя ведет «как маленький ребенок, который хочет заявить о своем превосходстве и показать, кто в доме хозяин» (по словам Сары). Это стремление к власти, которое мотивируется нарциссической Тенью.

Этот сон проясняет, как Саре следует относиться к Касси. Ее здоровое Эго уже установило связь с аполлоническим Анимусом. Теперь, при наличии жесткой и вместе с тем заботливой родительской установки, она может обратиться к своей нарциссической

Тени, которая продолжает ее подводить и не позволяет полностью осознать, что является подлинной ценностью.

Наградой за приручение нарциссической Тени, проработку эдиповой зависти и принятие необходимости идти на компромисс является постепенное прекращение идентификации Эго с Самостью и дифференциация личной и трансперсональной Тени. Эго не теряет мать, оно приобретает спутника — Анимус, который позволяет постигать символическую реальность, сохраняя определенную условность, формализм и эстетическую восприимчивость. Здесь Анимус ведет себя как субстанция, которую Фрейд назвал Супер-Эго.

Новый Анимус также способствует ориентации Эго во внешнем мире. Это Аполлон, бог городов и закона, основатель порядка, формирующего общество. Именно на Аполлона Платон в своей идеальной республике возложил ответственность за решение всех вопросов, связанных с религией и моралью.

Даже архифеминистка Криста Вольф признает ценность Аполлона, а также то, что мы не можем просто возвратиться назад, к природе, к временам матриархата: «Познай себя — максима дельфийского оракула, […] один из девизов Аполлона; этот девиз не мог принадлежать любой богине в любое время» [206] . В конце концов, почему мы должны лишать себя четырех тысяч лет развития? Безусловно, фемининность страдала в эпоху патриархата, но ответом на это не должна стать регрессия, принимающая форму очередного цикла мести. Вместо этого нам следует попытаться выделить из патриархальности все самое лучшее.

Вальтер Отто в приведенном ниже тексте описывает аполлоническое сознание, которое относится к одной из самых важных черт этого бога, а именно — к его отчуждению:

«На первый взгляд, это качество отражает нечто негативное, однако его практическое применение имеет более позитивное значение — установку на познание. Аполлон против тесной близости, самопознающих сущностей и рассредоточенного внимания, а также против духовного родства, мистического опьянения и экстатических фантазий. Он хочет не души (в дионисийском смысле), а духа. В Аполлоне мы находим дух естественного познания, который противопоставлен самому существованию и миру неравноправной свободы — подлинному греческому духу, которому суждено было породить не только многочисленные искусства, но в конце концов даже науку» [207] .

Так как архетип Аполлона восстанавливает внутренний аналитический контейнер, роль аналитика изменяется, особенно в сфере деятельности ее собственного Анимуса. На стадии Гекаты, когда аналитик работала над дионисийским Анимусом, терапевтическая интервенция в основном включала в себя отзеркаливание и конфронтацию с поведением пациентки, причем это происходило в форме конкретного описания. Теперь интерпретации стали более символическими и «аналитичными». Здесь Аполлон предстает в своем классическом виде, предполагая найти понимание на рациональном уровне, а также ясность, объективность и перспективу. Пациентка может сопротивляться таким интерпретациям в той мере, в которой ее Эго по-прежнему идентифицируется с темной стороной фемининности.

В сновидении Эллен проявляется такое сопротивление:

«Я сплю в комнате, обшитой сосновыми панелями. Это летний лагерь или общежитие для молодежи. Меня будит врач в белом халате, который хочет сделать мне укол. Я думаю: „Его не должно здесь быть“. Я пытаюсь убежать, но другой мужчина сзади хватает меня за горло».

Здесь мы видим, что Эго сна по-прежнему идентифицируется с дикой природой Артемиды, сопротивляясь проникновению Анимуса — в данном случае Аполлона в качестве бога медицины. Этот сон приснился пациентке в конце летнего месячного перерыва в терапии; в нем проявляется реакция негативного переноса на ее возобновление. Образ второго мужчины символизирует героический Анимус, который уже крепко утвердился в психике пациентки. Это тот же самый образ, который удерживает собак в ее прежнем сне. Здесь он схватил Эллен за горло (как в мифе Геракл держит Цербера), чтобы доктор-аналитик — аполлонический Анимус — мог ее лечить.

Несомненно, Эллен переживала все это как бандитское насилие, учиненное элементами ее внутренней маскулинности, однако здесь стоит отметить одно обстоятельство: ее ассоциацией на сосновые панели было выражение «похожие на гроб», которое говорит о том, что умрет нечто жизненно важное, если она не сможет покончить со своим нарциссизмом.

В следующем сне Джейн находит свое отражение образ женщины-Кассандры, которая уже подошла к тому, чтобы признать свою нарциссическую Тень и проработать эдиповы проблемы: