— Квасу!

Какой-то холоп заглянул в дверь и скрылся. Через минуту он уже вносил в боярскую опочивальню объемистый кувшин и кружку.

Боярин налил и с наслаждением выпил кружку студеного квасу, потом потянулся и зевнул, крестя рот.

— А тебя, боярин, дожидает тут один, — сказал холоп.

— Кто такой?

— Не ведаем. Хотел немедля тебя повидать, да мы будить тебя не посмели.

— И хорошо сделали. С Москвы он, что ли, прибыл?

— Н-нет, кажись, не с Москвы.

— Прежде никогда не бывал у меня?

— Впервой его увидели. И чудной какой-то — по облику будто и из бояр, а одеждой на холопа смахивает.

— Кто ж бы это мог быть? — раздумчиво пробормотал Степан Степанович. — Пойти поглазеть, — добавил он, поднимаясь с постели. — Квас-то снеси в светелку, — приказал он холопу.

Марк Данилович уже с добрый час ожидал пробуждения своего дяди. Он нарочно не сказал холопам, кто он такой, желая поразить Кречет-Буйтурова радостной неожиданностью. Ожидая, он готовился, как только дядя появится, кинуться к нему на шею. Однако, когда Степан Степанович наконец появился — заспанный, с всклокоченными волосами, хмурый и недовольный, — у Марка отпала охота к такому приветствию, и он только низко поклонился. Кречет-Буйтуров кивнул ему головой, тяжело опустился на лавку, зевнул, окинул взглядом своего гостя и хрипло промолвил:

— Что надо?

Марк Данилович почувствовал, что как будто робеет.

— Я, видишь ли, к тебе… потому самому, что я — твой племянник… — пробормотал он.

— Как ты сказал? — спросил, весь подавшись вперед, Дядя.

— Племянник твой…

Степан Степанович открыл рот от изумления; потом, окинув еще раз с ног до головы Марка, принял равнодушный вид и холодно промолвил:

— Да есть же, есть! — горячо вскричал молодой человек. — Был у тебя али нет брат Данило?

— Ну, был.

— Так я же — его сын!

— Данилы давно уж и на свете нет.

— В полон он был взят. С ним и я.

— Чудно что-то больно… — сказал боярин, а сам думал: «Кто его знает? Может, и в самом деле братнин сын.

А только голяк, видно. Возись тут с ним. Знаем мы роденьку!»

— Чудно, чудно! — пробормотал он опять, поглаживая свою бороду. — Даже прямо не верится.

Марк пожал плечами.

— Да как же?

— Да так же! Прибежал человек, Бог знает отколе, да и говорит: племяш я твой.

— Стало быть, я — обманщик? — с сердцем вскричал Марк Данилович.

— Что ж, и это бывает. Захотелось денежек выманить, ну, и надумал.

— Вот как! Да зачем мне деньги? У меня свои есть, — и Марк, достав данный ему Карлосом кошель, высыпал на стол часть монет. — Ну, да как хочешь. Не веришь — не верь. Я к тебе, как к родному, а ты меня обманщиком считаешь… Твое дело! — говорил Марк Данилович, сгребая дрожащею рукою монеты.

Ему было обидно и больно.

Увидав деньги, Степан Степанович сразу переменился.

— Ты постой… Я ведь не того, не обидеть тебя хотел. То подумай: явился человек с ветра, одет этак не очень, чтобы… Кто его знает, проходимец он али точно племянник родной? Ну, теперь я вижу с деньгами — стало быть, не из обмана… Давай поцелуемся, племянник!

Он встал и распростер свои объятия Марку. Обнимаясь с племянником, Степан Степанович даже умилился — появилась и дрожь в голосе, и слезы на глазах.

Марк Данилович, видя эту перемену, только изумлялся. «Правду сказал учитель, что деньги везде пригодятся и помогут», — подумал он.

— Да, да! И ликом ты с братом Данилой схож. Как это сразу я не догадался, что ты — племяш мне? Вот, поди ж ты! Теперь дивлюсь. А тогда… Давно Данило помер? Давно? Царство ему небесное! Так нам и не пришлось свидеться, как он с Москвы уехал. Кто знал? Вот она, судьба-то! А надо нам приезд твой пирком отпраздновать, — говорил Степан Степанович, когда вдосталь наобнимался.

— Уволь, дядя! По горло сыт.

— Нет, как можно! — возразил Степан Степанович и, кликнув холопа, приказал ему подать перекусить да не пожалеть и меда с наливками и винца. — Позови-ка сюда боярыню, — добавил он еще. — Да и Катю тоже. Скажи, что сродственник приехал, племяш мой, брата Данилы сынок.

Разумеется, Анфиса Захаровна и Катя не замедлили появиться. Боярыня, как водится, заудивлялась, заахала, боярышня смущенно поздоровалась со своим двоюродным братом.

— Поцелуйтесь — не чужие ведь, — сказалСтепан Степанович.

Катя отнекивалась, покраснев как мак, но отец настоял, и Марк Данилович прикоснулся губами к ее вспыхнувшей щечке. Стройная и миловидная двоюродная сестра очень понравилась ему, жирная тетушка не произвела особенного впечатления, а дядя, тот самый дядя, которого он представлял себе таким добрым, хорошим, далеко не таков оказался на деле — в этом скрепя сердце должен был самому себе сознаться Марк Данилович.