Алексеев Николай Николаевич
Шрифт:
«Вот кому стоять бы надо на чертожном-то месте!» — мелькнуло в голове Марка Даниловича.
А хоры певчих гремели, пение выносилось за пределы храма, летело к многотысячной толпе народа; и народ подхватывал, и все сливалось в одно громовое: «Многая лета».
Свершилось — последний Рюрикович был показан на царство.
XXVIII
«Дорогой гость»
— Дмитрий Иванович! Добро пожаловать! Вот обрадовал!
— Уж будто обрадовал? Сказывают, незваный али не в пору гость хуже татарина.
— Гость дорогой всегда в пору приедет. А я думал, признаться, что Дмитрий Иванович совсем забыл обо мне… Да входи ж ты в светлицу, сделай милость!
Так Степан Степанович встретил своего гостя, Дмитрия Ивановича Кириак-Луппа.
— Э, брат! Да как же ты разнаряжен, а я так в затрапезном платье. Сором просто! Присаживайся, будь добр.
— Что за разнаряжен! Вестимо, одежа ничего, а только у меня есть куда лучше… — самодовольно сказал Кириак-Лупп, опустившись на скамью и важно «уставив руки в боки».
«Ишь, фуфырится, леший!» — с неудовольствием подумал Степан Степанович, однако не подал и вида о своем неудовольствии и спросил вкрадчиво:
— Живется теперь тебе, кажись, куда лучше, чем прежде?
— Не житье, а масленица: друже милый! Вот скоро кормленье [32] доброе получу — набью карман малость, хе-хе!
— Кормленье? Нешто обещали? — спросил Кречет-Буйтуров, и глаза его завистливо засветились.
— Не то что обещали, а воеводство, почитай, у меня в руках.
32
В старину часто бояре посылались воеводствовать с правом «кормиться» от воеводства, т. е. пользоваться известными доходами
— Счастье тебе привалило, Дмитрий Иванович! Однако хорош хозяин я, нечего сказать, гостя-то и не потчую.
С этими словами Степан Степанович хлопнул в ладоши.
Вошел Ванька.
— Поди скажи Анфисе Захаровне, что гость дорогой пришел, Дмитрий Иванович, так пусть она нам перекусить подать велит, да и сама к нам спустится с гостем поздравстововаться.
Ванька отвесил низкий поклон и вышел.
— Ты теперь в Москве все живешь? — спросил Степан Степанович гостя.
— Да… Нельзя иначе: кажинный день во дворе у государя бываю. Да и не расчет — сиди, пожалуй, здесь, многое высидишь.
— Это ты верно. И я вот начал подумывать, не перебраться ль в Москву?
— Дело, дело, Степан Степанович, перебирайся — ноне времена не прежние.
— Что говорить!
— Мы б там, может, для тебя кое-что и устроили, хе-хе!
И Кириак-Луйп многозначительно подмигнул.
— Благодарствую! Да, надо, надо… А ты скоро на кормленье отъедешь?
— Скоро — не скоро, а к Покрову думаю…
— Тэк-с… Еще времени порядочно… Оно, положим, и не заметишь, как пройдет.
— Вестимо.
— Кушать пожалуй, боярин, все изготовлено, — доложил Ванька.
— Прошу, гость дорогой, в столовую избу хлеба-соли отведать, — сказал хозяин.
— Ой, уж, право, не знаю — сытехонек я.
— И полно! Этакий конец от Москвы проехал да сытехонек. Пойдем, пойдем, не чурайся — обижусь.
— Что с тобой делать! Пойдем уж, — промолвил Дмитрий Иванович, поднимаясь.
Бояре закусывали долгонько. С легкой руки Анфисы Захаровны, которая, как подобает гостеприимной хозяйке, поднесла гостю первую чарку, Дмитрий Иванович и Степан Степанович приналегли на напитки, мешая и мед, и наливку, и «зелено вино», и заморские вина.
Когда они поднялись из-за стола, их лица были красны, как кумач, а ноги приобрели нехорошую способность спотыкаться на ровном месте.
— Так ты, брат, того, помни об обещанье, а только молчок пока что, — заплетающимся языком бормотал Кириак-Лупп, прощаясь со Степаном Степановичем.
— Ты-то, скажи, друг ты мне — али нет? — бормотал тот.
— Ну, вестимо ж, друг.
— Так и верь другу. Как сказано, так и сделается, а я никому ни гу-гу.
Когда Дмитрий Иванович, поддерживаемый под руки холопами и сопровождаемый хозяином, спускался с крыльца, чтобы усесться в свой возок, из сада выбежала Катя и, увидев гостя, остановилась как вкопанная.
Кириак-Лупп уставился на нее масляными глазами.
— Эх, красоточка! — проговорил он и причмокнул губами.
— Ядреная девка, точно, — заметил Степан Степанович и крикнул: — Катька, подь сюда!
Девушка смущенно приблизилась.
— Поцелуй друга моего любезного! — приказал отец.
Кириак-Лупп отер губы, Катя отстранилась.
— Что ты, батюшка?!
— Целуй, коли сказываю! Может, тебе он еще поболей, чем друг, станет…
— Тсс!.. — замахал руками Дмитрий Иванович. — Молчок! А коли девица боится, так мы сами ее…