– Извини, нервы ни к черту. Тяжелый день. Прошу прощения, господа, – раскланялась я, радуясь, что доставила людям удовольствие, и поспешно покинула бар.

В коридоре меня догнал парень из охраны.

– Ольга Сергеевна, – сказал он вежливо, – Лев Иванович просил вас зайти.

– Времени нет, – хмыкнула я.

– Дело срочное.

– Сожалею, – перебила я весело, – я здесь больше не работаю.

Новую жизнь я решила начать с уборки квартиры. Ходко сновала с пылесосом, даже заглянула в комнаты на верхнем этаже, чего не делала по меньшей мере пару месяцев, Сашка путался под ногами, поглупев от удивления. Выдохлась я быстро и спустилась на кухню, с тоской взглянула на пустую бутылку из-под мартини. В шкафчике был коньяк для гостей, сама я его не жаловала, но на безрыбье, как известно, и рак рыба. Я плеснула в стакан, и тут хлопнула дверь, на кухне появился Дед в плаще нараспашку, брови сурово сдвинуты, взгляд тяжелый, выражение лица не прочитывается, не лицо, а булыжник. Взглянув на бутылку и стакан, я развела руками и усмехнулась: не мой день.

– Если думаешь, что я извиняться… – начал он, а я хихикнула:

– Даже не мечтаю.

Он подошел, отобрал бутылку, стакан швырнул в мойку.

– Надо бы снять с тебя штаны и всыпать как следует, – заявил он зло, – чтоб ты неделю на задницу не могла сесть.

– Катись отсюда, – предложила я. – Я на тебя больше не работаю.

Он запустил в стену бутылку. Я этого не ожидала и испуганно пригнулась, а он схватил меня за шиворот и больно ткнул лицом в стол. Сашка отчаянно завизжал, а я попросила:

– Отпусти, чего собаку пугаешь.

Он отпустил меня, устало повалился в кресло, потер лицо ладонями. Теперь стало видно, что он смертельно устал, круги под глазами, тяжелые складки возле губ, лоб перерезали морщины.

Было время, когда я любила его. Очень. Наверное, и сейчас люблю, не зря сердце колотится, так что того гляди выскочит, а душу щемит острая жалость. К нему или к себе, поди разберись.

Я присела перед ним на корточки и уткнулась лицом в его колени.

– Что ты делаешь со своей жизнью? – тихо спросил он. У меня разом заныли все зубы. Чего я совсем не выношу, так это разговоров по душам, особенно если сказать друг другу нечего. – Ты еще совсем девчонка, – продолжил он со вздохом, точно это обстоятельство сильно его печалило, – а посмотри, на кого похожа? Таскаешься по кабакам в компании каких-то дегенератов, с этой нелепой таксой… Скалишь зубы и радуешься своим дурацким шуткам.

– Иногда у меня неплохо получается. Один тип сказал, что у меня есть чувство юмора.

– Он дурак.

– Ясно.

– Кому и что ты хочешь доказать? А?

– Ладно, прости, – попросила я покаянно. Он взглянул мне в глаза, я тяжко вздохнула и поспешно отвела взгляд. – Будем считать, что поговорили. – Я поднялась и сделала шаг в сторону, он схватил меня за руку.

– Что с тобой происходит? Что? Да поговори ты со мной, черт тебя дери… – Он даже голоса не повысил, но лучше бы заорал. В его словах была боль, настоящая, такое не сыграешь, хотя Дед, конечно, мастер. Я потерла нос и решила его озадачить.

– Вот ты умный, – сказала я печально. – Скажи, зачем все это? Я, ты… вообще все?

– У тебя что, переходный возраст? – нахмурился он. – Что ты дурака валяешь?

– Я не дурака валяю, я смысла не вижу. Ни в чем.

– Какой, к черту, смысл? Ну-ка, иди сюда. – Я сделала два шага и уперлась ногами в его колени, и мы некоторое время пялились друг на друга без всякой пользы, потом он встал, обнял меня и убежденно сказал: – Я искалечил твою жизнь. Я во всем виноват. Если бы не я…

– Лучше еще раз врежь, – пресекла я его попытки запудрить мне мозги, – только чепуху не болтай. При чем здесь ты? У меня скверный характер, все мои неприятности из-за этого. Насчет смысла жизни я загнула, чтоб позлить тебя. Больше не буду, честно. Снимай плащ, я тебя чаем напою. У меня есть варенье, черничное. Ты же любишь…

– Детка, – позвал он. Не помню, чтоб он звал меня иначе, впрочем, он всех своих баб так зовет, чтоб не путаться, – у меня, кроме тебя, никого нет. И никогда не было. Ты знаешь. Если б я мог… если б я только мог все вернуть… я бы никогда… Я тебя слишком любил, до одури. Проще было убить, чем отдать другому. Если б не сглупил тогда, катал бы на спине твоих детей и радовался своему счастью, а теперь смотрю, как ты вгоняешь себя в гроб, и ничего не могу сделать. Такое и врагу не пожелаешь.

Он меня растрогал, я даже заревела, что уже давно за мной не водилось, уткнулась в его грудь и рыдала, а он гладил меня по спине, и в глазах его стояли слезы, самые что ни на есть настоящие. Конечно, он меня переиграл, он всегда все делал мастерски. Я знала, что верить его словам и его слезам так же глупо, как надеяться увидеть прошлогодний снег, но не поверить не могла. Тут уж, как говорится, ничего не поделаешь. Любопытно, вот сейчас, когда он гладит мою спину, о чем он думает? Неужто вправду обо мне? Или все-таки о делах? Мы сливаемся в объятьях, и мысли входят в привычную колею? А может, зря я так, может, он действительно что-то чувствует, не он притворщик, а я слишком цинична? Ну вот, дошла до самобичевания… Он выпустил меня из объятий, снял плащ, как-то заискивающе улыбнулся:

– Давай, пои чаем.

Хлопоча по хозяйству, я между делом выглянула в окно. Машина Деда отсутствовала. Выходит, он отпустил шофера? Впрочем, ничто не мешает ему в любое время вызвать свою машину. А если он собрался задержаться, в том смысле, что остаться на пару-тройку часов? По негласному уговору такого давно не случалось, после того, как человек, за которого я собиралась замуж, скоропостижно скончался. Идея моего замужества не пришлась по душе моему другу. “Отцу родному, – фыркнула я мысленно, конечно. – Впрочем, тут я перегнула палку, если покопаться в нашей истории, то выходило, что это я соблазнила лучшего друга моего отца, а он пошел у меня на поводу, точно баран на закланье. И ничего хорошего из этого не вышло”.

– Что? – спросил Дед, а я сообразила, что последнюю фразу произнесла вслух. Со мной такое бывает, ни с того ни с сего начинаю болтать сама с собой или хихикать. В общем, реальные глюки. Человеку вроде меня не стоит жить в огромной квартире в трех уровнях. Здесь даже такса способна заблудиться, а что уж про меня говорить?

– Кажется, будет дождь, – бодро сообщила я Деду.

– Этот Борька, кто он? – спросил мой старший друг, поспешно отводя взгляд. Ревновать он считал недостойным себя, раз уж предполагалось, что мое счастье для него на первом месте, а собственное плетется где-то в хвосте.