Замерев, жеребец ждал, пока девочка влезет на его спину. Стерпел, когда маленькие окровавленные руки вцепились в гриву. Сдержал нервную дрожь: от хозяйки исходил тяжелый дух смерти.

— Вперед, Винар! — Эржебета почти легла на шею коня.

Жеребец пошел быстрым шагом, бережно неся девочку, которая все глубже погружалась в забытье.

Июнь 1569 года, город Эрдёд, замок Эрдёд

Поздней ночью перед воротами Эрдёда остановился вороной конь, нетерпеливым ржанием оповестил стражу о своем появлении.

Сонный часовой выглянул из воротной башни, толкнул товарища:

— Габор, смотри-ка, всадник мертвый, что ли?

Тот поскреб в затылке:

— Может, ранен. Пойдем-ка, Янош, проверим…

Они распахнули тяжелые створки, жеребец вошел и встал возле стражников. Всадник свалился бы на землю, не подхвати его вовремя Габор.

— Это девчонка, — присвистнул он. — Вся в крови. Да вроде еще дышит…

— Смотри-ка, она не из простых, — заметил Янош. — Платье господское, а конь целого дома стоит.

— Конечно, не из простых, дурья башка! — заорал капитан стражи, который очень вовремя пришел проверить пост. — Это ж дочка самого Дьёрдя Батори! Я ее в Эчеде видал!

— Ух ты! Так за нее награду дадут, что ли? — восхитился Габор.

— Или на кол посадят, если она у тебя на руках помрет! Я сам ее в замок отвезу.

Эржебета разомкнула запекшиеся губы, хрипло прошептала:

— Скажите отцу… в Эчеде бунт… сестер… убили… — и снова погрузилась в беспамятство.

Капитан выругался, вскочил на усталого жеребца, принял Эржебету из рук Габора и поскакал в замок, где собралось множество знатных господ.

Спустя час из ворот Эрдёда вылетел большой отряд всадников. Яростно гикая, вооруженные до зубов верховые понеслись в сторону Эчеда.

Июнь 1569 года, замок Эчед

— Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое…

Анна снова и снова повторяла слова молитвы, не сводя глаз с бледного, осунувшегося лица дочери. Вот уже четвертая неделя пошла с той проклятой ночи, когда капитан стражи привез бесчувственную девочку в замок Эрдёд и торопливо рассказал о восстании. С тех пор Эржебета не приходила в себя.

В ту темную ночь Дьёрдь и все гостившие у Батори мужчины тут же подняли своих гайдуков, помчались в Эчед. Восстание подавили быстро — прошлись по окрестным деревням огнем и мечом. Сожгли каждый третий дом, пригрозили, что сожгут и остальные. Крестьяне тут же указали на бунтовщиков и зачинщиков, да еще сами кинулись их вязать. Тех, кто успел сбежать, искали и ловили гайдуки Батори.

Едва прибыл гонец с сообщением, что мятежники пойманы, Анна собралась и отправилась в Эчед. С собою повезла и спящую Эржебету.

Скоро комнаты в замке привели в порядок, стены обили новой белой тканью, поставили мебель краше прежней, разрушенную конюшню отстроили. Все вернулось к своему порядку. Только кто вернет матери детей?

К приезду хозяйки дворня обмыла тела Агаты и Каталины, нарядила в дорогие платья, уложила в обитые бархатом гробы. Раздавленными статуэтками лежали ее красавицы. Хрупкие косточки переломаны мужицкими кулаками, не узнать прекрасных лиц из-за черных пятен, покрывавших кожу. Что вытерпели дочери, какую муку приняли перед смертью, о том она думать не могла, боялась лишиться разума…

Выли над барышнями плакальщицы. Анне тоже хотелось завыть да упасть на пол, поползти к мертвым дочерям, да закинуться в кликушеском припадке, биться головою о камень… Не стала — Батори не плачут. Молча подошла к домовинам, молча смотрела в изуродованные лица, осторожно гладила изломанные пальцы.

Анна не захотела хоронить дочерей в семейном склепе, отдавать холоду и сырости. Пусть ласкает их солнце, шумят над ними травы, птицы поют. У подножия горы упокоили их, в окружении пышных каштанов. Рядом возвели маленькую светлую часовню.

— Расправа будет лютой, моя любимая, — чернея лицом, обещал Дьёрдь над могилами. — Клянусь, навеки все Карпаты запомнят эту казнь…

Теперь мятежники томились в холодных подвалах замка Эчед, ожидая возмездия, а семьи их мыкали горе на пепелищах. Дьёрдь не спешил с судилищем, ждал, когда очнется любимая дочка, чтобы своими глазами увидела, как расплачиваются грязные скоты за кровь Батори.

Но Эржебета никак не могла пробудиться от странного забытья. Она то металась в горячке, то лежала неподвижно, как мертвая.