Шрифт:
Дьёрдь встал. Что ж, он долго прикрывал Эржебету, защищал, сколько мог и от кого мог. Сейчас он сделает еще одну попытку. Последнюю.
Графиня была в одной из гостевых комнат, сидела в кресле, задумчиво смотрела в зеркало. С тех пор как похоронила мужа, она больше ни разу не танцевала и не снимала траура.
— Ты все равно хороша, — с усталой улыбкой сказал ей Дьёрдь, словно продолжая прерванный когда-то разговор.
Эржебета вернула улыбку:
— Спасибо. Но ведь ты не за этим пришел?
— Я пришел, чтобы в последний раз предложить тебе свою любовь и защиту. Ты в опасности, Эржебета…
— Стыдись, Дьёрдь. При молодой жене…
Турзо остановился перед нею, глядел обреченно. Больше не было у него сил.
— Ты же знаешь, палатин должен быть образцом во всем. И в семейной добродетели тоже. Мне пришлось жениться по приказу императора. На ее месте могла быть ты. Но ты отказалась, и я взял ее. Только потому что ее зовут так же, как тебя. Чтоб хоть имя твое в постели называть…
Эржебета поднялась, встала напротив. Смотрела на Турзо. Ее друг Дьёрдь. Вечный друг. Герцог, палатин. Умный, хитрый, сильный. Благородный. Смешной, беззащитный… Ее друг, но не ее мужчина.
Если б раньше, если б вернуть… Могла бы? Нет, и тогда прожила бы так же. Ни денечка бы не поменяла. Он не ее мужчина.
— Так что? — повторил Турзо. — В последний раз…
Чужая женщина. Его вечный недуг. Почему так? Ведь сильный же. Всего в жизни добился. А ее — нет. Так почему не отказался? Всю жизнь чего-то ждал, терпел… Как же так вышло?
Может, и не нужна уже? Может, и нет. Но привык любить. Красивая. Желанная. Не его женщина.
Два человека смотрели друг другу в глаза. Усталые люди. Прожившие жизнь, побитые ею. Обессиленные. Чужие. Такие близкие.
Эржебета подняла руку, коснулась щеки Турзо.
— Прости, Дьёрдь. Поздно все. Мы старые уже…
Он прижал ее ладонь к губам. Всего на одно мгновение продлил прощальную ласку. Потом медленно пошел к двери. На пороге остановился, не оборачиваясь, глухо проговорил:
— Тебе лучше написать завещание, Эржебета.
Этим вечером Дьёрдь обходил пиршественные залы, улыбался гостям, с кем-то шутил, кого-то хлопал по плечу, говорил дамам комплименты. Но единственным чувством, которое он испытывал, была бесконечная усталость.
Убедившись, что свадьба продолжается и все гости довольны, Турзо удалился в свой кабинет, приказал секретарю, который умудрялся всегда быть под рукой:
— Разыщи и приведи ко мне Николауса Зриньи с Георгом Хоммонаи.
ГЛАВА 11
Владивосток, май 2012 года
— Волков?
— Сошел с ума месяц назад. Погибших в окружении четверо. Сказал: «Да явится зверобог».
— Швыдко?
— Две недели назад, погибших пятеро, кричала: «Люблю зверобога».
— Ким?
— Неделю назад, трое, «Бойтесь зверобога»…
Часы на стене показывали полночь. Мы с Машей сидели на полу в гостиной, вокруг валялись блокноты, визитки, листки бумаги, рядом лежал диктофон, стоял ноутбук — шла обычная работа с материалами. Чонг, который по понятным причинам не мог попасть в дом Харитонова, присутствовал в виртуальном виде — через веб-камеру. Так что его физиономия плавала на экране ноута, словно косоглазая рыбина в аквариуме.
В расследование вмешались кураторы — мастер Чжан и отец Константин. Они подключили свои связи, только благодаря этому нам удалось опросить окружение всех, кто в последнее время сошел с ума и отличился странными выходками. Мы сумели накопать целых десять таких случаев. Три из них окончились смертью безумцев.
Все эти люди были богаты и влиятельны — политики, депутаты, бизнесмены. Все они внезапно сошли с ума в течение последних тридцати дней, причем проявляли симптомы вампиризма. У всех кто-нибудь да погиб в окружении. Все одержимы каким-то зверобогом.
Но это внешние признаки. Должно было быть что-то еще, что-то, что окончательно объединило бы этих людей, указало на причины случившегося. И мы старательно искали эту зацепку.
— Никого не похищали, — устало проговорила Маша. — Никто не исчезал. Никто не вел себя подозрительно.
— Может, уезжали куда?
— Ну даешь, Ванюська, — восхитилось изображение Чонга. — Они пеньки, по-твоему, на месте стоять? Конечно, они все куда-то ездили.
— Да. — Маша ворошила записи. — Только все в разное время и с разными целями.